Я решительно растерла ладонями щеки и фыркнула, удивляясь собственной глупости.
— Дэнни?
Нет ответа.
— Дэнни!
Медленно и нерешительно дверь отворилась. Дэнни, такой ранимый, ссутулился в своей зеленой щегольской пижаме и явно приготовился к худшему.
— Только, пожалуйста, Каллен, никаких красивых слов, и жалеть меня не надо. Это будет слишком.
— Заходи и доешь завтрак.
Его… не знаю даже, как и назвать… заявление? Короче, произошло что-то странное. Мы стали друг друга стесняться — но в то же время сделались очень близки. Когда мы несколько часов спустя шли по улице и он взял меня за руку, в мозгу у меня словно яркая оранжевая молния полыхнула. И как это он отважился?! Так вот взять и протянуть руку, после того как он столько наговорил, а я никак не отреагировала… Мне тоже хотелось взять его за руку, однако в тот момент наших отношений меня на это не хватило — в короткий, напряженный промежуток между ничем и всем.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Мы столько успели за день. Всюду походили, видели то, видели это, все перепробовали. И оба прекрасно понимали, что главное — не останавливаться, тогда можно временно избежать необходимости отвечать на вопрос, который так мучил нас. Кажется, мы оба этого хотели.
Для подобных ситуаций Нью-Йорк — самое подходящее место. Чтобы все увидеть, одного дня никогда не хватит. Мы доехали на метро до Бруклинского моста и пешком пересекли Променад, разглядывая гавань. К этому моменту мы уже крепко держались за руки, но глазами старались не встречаться. Вели себя словно четырнадцатилетние недоумки, а то, какими вдруг стеснительными мы стали, напомнило мне, как, должно быть, ухаживали давным-давно, во времена «Дружеского убеждения»[14].
Я впервые спросила у Дэнни о его семье. Отец его уже умер, но мать с сестрой жили в Северной Каролине. Это меня удивило, потому что говорил Дэнни без малейшего южного акцента. Когда я упомянула об этом, он сказал, что до пятнадцати лет жил в Нью-Джерси. Потом его отцу — который был дизайнером по производству мебели — предложили работу в Северной Каролине, в одной из тамошних крупных мебельных фирм. Семья перебралась в городок под названием Гикори, где находилась фабрика. Однако через девять месяцев у мистера Джеймса прямо на работе случилось кровоизлияние в мозг; тут-то все и кончилось.
Миссис Джеймс устроилась преподавать в местной частной школе, ее зарплаты — плюс страховка покойного супруга — вполне хватало на существование, безбедное и безрадостное. Дэнни получил стипендию в колледже как баскетболист.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Суда в гавани либо сновали, дымя трубами, либо же покачивались у закопченных причалов. Корабли, долгие месяцы бороздившие океаны с грузом — бананов, испанской обуви или японских акварельных красок, которого городу хватит на веки вечные. При взгляде на эти суда я в очередной раз осознала, что не была в своей жизни нигде, кроме Чикаго, Нью-Брансуика, Нью-Джерси и собственно Нью-Йорка. Мое знакомство с Грецией исчерпывалось плакатами с видом Парфенона в захудалом греческом ресторанчике на Сорок шестой стрит, который мне нравился, и сувлаки. У меня никогда не было паспорта, и ни разу еще мне не потребовалась виза. Все мое знакомство с Европой исчерпывалось европейцами, с которыми я спала. Единственным в моей практике приключением был аборт.
— Дэнни, а как там вообще живется?
— Как? Ну, во-первых, вечно какие-нибудь не те монеты в карманах попадаются. Ищешь сто лир, а вместо этого натыкаешься на пять франков. Думаешь, что дал продавцу газет пять шиллингов, а это пять драхм.
— Драхм? Так ты и в Греции тоже был? Завидую черной завистью. И как там?
— В Афинах жуткое столпотворение. Но острова — это действительно нечто.
— А Лондон?
— Сплошная грязь.
— А Вена?
— Все очень чисто и очень серо. У нас что, викторина?
Мы сидели на скамейке, разглядывали суда в гавани и смотрели на прохожих — родителей, гуляющих с детьми, стариков, шаркающих себе мимо и на что-то жалующихся невидимому собеседнику.
— Да нет, Дэнни, я вообще спрашиваю, как там жизнь. Совсем по-другому? Не как у нас?
— А что такое? В чем дело, Каллен?
— Сама не знаю. Просто всё надоело. Знаешь что, Дэнни? Мне хотелось бы выглянуть утром из окна и увидеть… увидеть оранжевые трамваи!
— В Милане как раз оранжевые, — улыбнулся Дэнни и зажал мою ладонь в своих.
— Вот видишь, бывают ведь! Хочу оранжевых трамваев и чтобы вдоль речной набережной торговали с лотков книгами на итальянском, венгерском или еще каком-нибудь непонятном языке. Хочу сесть в кафе с мраморными столиками и съесть настоящий круассан. Дэнни, я понимаю, что совершенно несносна, но я все на свете отдала бы, чтоб это увидеть. Честное слово!
14