— Проехали. Лили, знаешь что? Ибрагим хочет здесь все пе-ре-де-лать. — Гас повернулся ко мне. — Мой партнер страстно любит две вещи — меня и свой ресторан. Как только он понял, что заполучил меня, он начал обихаживать это заведение — ну, делать ему рекламу и всякое такое, чтобы добиться известности. Ни в чем ему не отказывает — подтяжки, пересадка волос, удаление жира с брюшка… За последние два года полностью меняли интерьер три раза, но, по-моему, уже хватит… Обещаю тебе, Ибрагим, если ты снова переделаешь ресторан, я уйду. Я не стану больше глядеться в одно зеркало ванной с типом, который ни на что не может решиться. Мне плевать, можешь ты себе это позволить или нет. — Сузив глаза, Гас одарил любовника взглядом, от которого потупилась бы и Медуза.
— Прекрати, Игнац. Ссорьтесь дома.
Позже Лили рассказала мне, что зовет их Игнацем и Чокнутым Котом, потому что они страшно похожи на персонажей известного комикса[11]: Дювин вечно швыряется «кирпичами», а Ибрагим неизменно смотрит на него с любовью или, если партнер его окончательно допек, — абсолютной преданностью.
По счастью, в ресторане было не слишком людно, так что ругань Гаса мало кто слышал. Те же, кто слышал, подняли головы, а потом спокойно опустили. У меня возникло чувство, что им такая сцена не в новинку, и они не придают ей никакого значения.
— Кто сегодня готовит, Ибрагим?
— Фуф.
— Отлично! Макс, можете есть все. Готовит Фуф.
— Фуф? Замечательно. А кто это?
— Подружка Ки. Они познакомились в Иммиграционном бюро и с тех пор живут вместе. Она и Мабдин готовят по очереди.
— Мабдин?
— Мабдин Кессак. Он из Камеруна.
— Отлично готовит овощи. Но мяса не любит, так что в те дни, когда на кухне он, мясо лучше не заказывать, — сказал Ибрагим, хозяин и наниматель мясоненавистника Мабдина.
Мабдин жил с Альбертой Бэнд, одной из двух официанток, работавших в «Массе и власти». Второй была ее сестра Салливэн, которая в свободное время выступала в скверной театральной труппе «Шустрый шулер». Рассказать еще? Сестры Бэнд приходились дочерьми не кому иному, как Винсенту Бэнду, большому оригиналу — революционеру, подозреваемому в убийстве, грабителю банков, знаменитому в шестидесятые годы, а сейчас отбывающему пожизненное заключение в тюрьме Сен-Квентин; впрочем, его со дня на день могли досрочно освободить. Сестры утверждали, что их папенька готов сожрать всех с потрохами, когда — или если — выйдет на свободу.
В конце концов мы все же пообедали, но что мы ели? О чем разговаривали за столом? Говорил ли я что-нибудь? Ресторан был как огненная буря — энергии, нравов, событий. Посетители знали друг друга, еду приносили тогда, когда вы ее не ждали. Из кухни появилась Фуф в поварском колпаке и футболке с надписью «Butthole Surfers»[12] и изображением двух цирковых клоунов, показывающих друг другу средний палец.
Вообще-то после первого посещения вы либо влюблялись в этот ресторан раз и навсегда, либо никогда больше не переступали его порога. Еда была восхитительна, остальное зависело от того, умеете ли вы воспринимать театральное начало бытия, чаще всего даже с элементами абсурда.
Ибрагим Сафид приехал в Лос-Анджелес много лет назад по программе студенческого обмена из Сару, одной из маленьких стран Средней Азии, где нефти в сотню раз больше, чем жителей. Он ехал изучать экономику, намереваясь затем вернуться домой и применить западные ноу-хау в стране, богатой природными ресурсами и гордящейся древней мудростью, но чуждой идей двадцатого столетия. Вместо этого он, как наркоман, пристрастился к Калифорнии и остался там. Отец Ибрагима был богат и снисходителен, так что, когда его единственный сын заявил, что желает жить в Америке и открыть магазин мужской одежды, папочка выделил деньги. Магазин процветал, но надоел Ибрагиму, и он его продал. Примерно в то же время он встретил Гаса, который работал официантом в шикарном ресторане на Беверли-Хиллз. Пожив вместе некоторое время, они решили открыть собственное заведение.
Ресторан с самого начала назвали «Масса и власть», и, как бы о нем ни злословили, кормили там вкусно. У Ибрагима открылся дар нанимать поваров. А еще он был неофилом. «Нео-», а не «некро-»: по мнению Ибрагима, все в ресторане нужно было то и дело обновлять. Стены следовало перекрашивать, мебель и меню — менять. Самое страшное слово, слетавшее с его уст, — «переделать», и те, кто работал у Ибрагима, слышали его очень часто. Причем он вовсе не стремился улучшать или усовершенствовать. Не важно, что суп из авокадо восхитителен, стены чудесного голубого цвета и что, пользуясь необычными столовыми приборами в «высокотехнологичном» стиле, люди улыбаются и вертят их в руках, словно дети, радующиеся новым игрушкам. Долой старое. Долой! Прочь! Вон! И самое досадное, что он часто оказывался прав. Лосанджелесцы обожают перемены. Чем чаще Ибрагим менял стиль, вид, кухню в «Массе и власти», тем больше приходило народу. Лили утверждала, что ее босс знает, что делает, какими бы странными ни казались его решения. Гас же настаивал на том, что его любовнику просто везет. В один прекрасный день он опять все переделает, и в ресторане вдруг станет пусто как «у монашки в…», — и все, навсегда, ведь даже постоянному клиенту в конце концов надоест, что никогда не знаешь наперед, куда, черт подери, идешь и что тебе там подадут. «Чокнутый Кот» Ибрагим слушал Гаса, с любовью улыбался ему и продолжал гнуть свою линию.
11
12
Приблизительно: «Из жопы в жопу»