— Да нет! — хмуро ответил Сёдзаэмон.
— Нет? Тогда в чем же дело?
Тосэ взяла его руку в свою, погладила, поднесла к губам и стала слегка покусывать пальцы один за другим, как ребенок с наслаждением пробует на вкус сласти. Сёдзаэмон хотел было отдернуть руку, но легкое болевое ощущение от ее зубов в пальцах странным образом добавило приятной расслабленности в его дремотную лень. Сёдзаэмон прикрыл глаза и погрузился в дрему — его совсем разморило, даже язык уже его не слушался, и хотелось только еще глубже погрузиться в эту сладкую дрему.
Ощущение было очень странное. Сохранившийся в памяти светлый образ Сати накладывался на образ этой распущенной, фривольной девицы — будто бы два портрета наслаивались друг на друга. Как ни пытался Сёдзаэмон их расчленить и воспринимать каждую отдельно, ничего не получалось — обе сливались в единый образ. Это обнаженное горячее тело — может быть, оно в действительности принадлежит милой, нежной и беззащитной, словно цветок под дождем, Сати? И этот зовущий рот? И пухлые розовые губы? И горящие желанием глаза?
Неужели это Сати, объятая страстью, шепчет дерзкие, будто опаляющие огнем слова? Неужели это ее белые изящные ручки так зазывно манят в объятия? Ее белые груди вздымаются, словно две чаши, колеблемые бурным дыханием? Ее сердце тревожно бьется, готовое претерпеть новые невзгоды?
Очарованный этим странным чувством, Сёдзаэмон словно в полусне провел всю ночь в маленькой комнате на втором этаже. Когда же смутно забрезжил рассвет, пришло время Сати протянуть руку, чтобы потребовать платы за свои услуги. И тут образ Сати наконец полностью разделился с образом девицы Тосэ. Сёдзаэмон, с отвратительным ощущением во рту, выбрался из дома на улицу и зашагал прочь. Он шел по рассветной тропинке над рекой, увитой туманной дымкой, и думал о том, что, должно быть, никогда уже больше ему не доведется посетить этот дом. Смутная тревога разливалась в груди, оттого что светлая память о Сати будто запачкалась от встречи с продажной девицей.
При этом помыслы о предстоящей мести не покидали Сёдзаэмона: совесть грызла его за то, что, сблизившись с девицей Тосэ, он тем самым нанес ущерб общему делу. Что женщины? Забава на одну ночь. Промелькнула — а наутро уже и лица ее не вспомнить. Раньше он считал, что любую женщину можно легко забыть, а теперь с ужасом сознавал, что не в состоянии забыть лица девицы Тосэ, так похожей на незабвенную Сати. Волшебство уже вступило в силу, и, как он ни гнал от себя привязчивые помыслы, они уже пустили корни глубоко в сердце и стали неистребимы. Вновь настала ночь. Сати и Тосэ, которые доселе были раздельны, вновь наслоились и слились воедино в воспаленном воображении Сёдзаэмона, в его сердце, в каждой клеточке его тела. Вопреки своей воле, предавая собственные убеждения, он вновь отправился в тот переулок у реки и затем приходил сюда еще много ночей подряд, пока однажды случайно не узнал всю правду о девице Тосэ. Он уже в общем-то знал, что в доме, кроме матери Тосэ, обитает еще какой-то мужчина, который никогда не выходит на люди. Сёдзаэмон полагал, что он доводится Тосэ каким-нибудь родственником. О том, что этот мужчина состоит в связи с Тосэ, он узнал совершенно случайно, когда, отойдя на квартал, вспомнил, что оставил в спальне кисет с табаком, и вернулся за ним. Внизу все, похоже, спали, и Сёдзаэмон, не говоря ни слова, направился прямиком на второй этаж. Однако сразу же сбежал вниз по лестнице, так и не взяв кисета.
Он зашел в комнату наверху, ничего не подозревая, и вдруг узрел отвратительную картину — сплетенные, извивающиеся тела мужчины и женщины. С тех пор мерзкое видение неотступно преследовало его, и он с особой остротой ощущал грязь, пропитавшую его собственное тело. Для себя он твердо решил, что более не переступит порога дома развратной красотки.
Конечно, Сёдзаэмону следовало бережнее хранить в сердце чистый образ Сати. Когда он понял это, было уже поздно — желанный образ стал исчезать, растекаться, словно вода сквозь пальцы, превратился в нечто хрупкое, эфемерное. Почти полностью вытеснив Сати, ее место в сердце Сёдзаэмона заняла Тосэ со своей похотливой развратной плотью. Сколько он ни призывал мысленно Сати, всякий раз ему являлась в видениях не Сати, а Тосэ. Или, возможно, Сати, но в низменном и грязном обличье. Будто Сати вдруг огрубела, и образ ее утратил былой ореол. Будто вся она — ее глаза, нос, рот, руки, ноги, грудь, живот — привыкла к случайным наслаждениям, привыкла спокойно обнажаться перед мужчиной, хорошо знала, какой эффект оказывает на мужчин ее упругое гладкое тело, и всем этим гордилась.
Сёдзаэмон не мог избавиться от наваждения — его тянуло снова и снова вызывать в воображении этот образ столь прискорбно изменившейся Сати. По крайней мере теперь, когда они расстались с Тосэ, и душу его снедало ужасное ощущение пустоты. Он понимал, что так дальше жить нельзя, а для того, чтобы дать хоть мимолетное призрачное успокоение страждущему сердцу, не оставалось ничего иного, как только снова встретиться с Тосэ.
Несколько дней спустя Сёдзаэмон снова поднимался по лестнице на второй этаж дома в переулке у реки. Вид у него был смущенный и опечаленный — и, Тосэ, возможно, почувствовав, что творится у него на душе, старалась казаться еще обворожительнее, чем всегда. Его жгучая обида, порожденная оскорбленным самолюбием, незаметно развеялась в этой комнатушке, насквозь пропитанной дурманящим ароматом женщины, и далее все было как всегда.
— Тот тип, которого я застал в прошлый раз, твой клиент? — спросил Сёдзаэмон, когда Тосэ поправляла волосы у зеркала.
Мутная поверхность зеркала отразила презрительную улыбку на ее лице. Тосэ молчала.
— Я ведь тогда хотел тебя убить… — как бы в шутку добавил Сёдзаэмон.
— Ну, и хорошо! — проронила Тосэ, любуясь собой в зеркале.
От ее холодного тона сердце Сёдзаэмона больно сжалось.
«— Я ведь серьезно, убил бы! — хотел было сказать он и явственно ощутил, как сейчас его руки, которыми он беспокойно перебирает на коленях, сожмут ее белую изящную шею и сдавят изо всех сил».
Тосэ тем временем, закончив туалет, повернулась лицом к Сёдзаэмону и принялась аккуратно подтыкать небрежно брошенное на пол покрывало от жаровни-котацу, поглядывая на огонь.
— Не хотите ли сюда, под покрывало. Тут тепло, приятно…
— Так кто же все-таки тот мужчина?
— Тот мужчина? Да не все ли равно? Мы тут сейчас вдвоем, нам хорошо — зачем нам толковать о ком-то постороннем? Давайте не будем!
Что ж, как видно, только такую жизнь она и знала…
Хотя разведка, предпринятая Кохэйтой Мори, прошла неудачно, на плане усадьбы Киры, разложенном перед Кураноскэ, удалось сделать еще несколько исправлений. У всех на лицах светились довольные улыбки — осталось совсем чуть-чуть.
Да, буквально еще один вздох. Самое трудное было еще впереди, но все чувствовали, что где-то на горизонте сквозь туман забрезжил наконец свет. У них были уверенность в своих силах и мужество. Их сплоченность, судя по всему, значительно возросла по сравнению с предшествующим периодом. Незадолго до этого Кураноскэ, когда он еще обитал в деревне Хирама, передал всем наставления, согласно которым они и начали усиленную подготовку к вылазке. По поводу того, как должны быть одеты все участники вылазки в решающую ночь, наставления гласили буквально следующее:
1. Во время вылазки следует быть одетым в черное кимоно-косодэ. Узел на кушаке, полагаю, лучше завязывать с правой стороны. Нижний пояс можно приспустить, но обратить внимание, чтобы он непременно все же присутствовал. Заранее приготовить также узкие штаны-момохики, обмотки для ног, соломенные сандалии. Условные знаки и пароль должны быть всем сообщены своевременно.
2. Оружие каждому надлежит выбрать на свой вкус. Тех, кто пожелает явиться с пиками и короткими луками, прошу об этом заранее сообщить.
Все с радостью сознавали, что время исполнения их заветного желания уже не за горами. Многие за время скитаний порядком порастратились и вели теперь жизнь, полную лишений, но все старались отложить последнее, чтобы было на что приобрести одежду и оружие к решающему дню. Кимоно, штаны, обмотки и сандалии старались приобрести заранее и держали их в одном узле наготове. Многие, кто вынужден был преобразиться в мещан или лекарей, предвкушали тот желанный час, когда они снова наденут форменное кимоно-косодэ и вернутся в обличье истинных самураев. Собираясь таким образом, они ощущали радостное волнение, словно готовясь к приходу весны, и были теперь постоянно в приподнятом настроении, словно в ясный весенний день. Весна… Кому в жизни выпадает случай встретить такую весну?.. Цветы жизни буйно распускаются в эту пору. Появляется твердая уверенность, что и впрямь есть ради чего жить на свете. И великое множество погрязших в повседневных делах, словно пробудившись заново к жизни, ощущают наполненность этого дня. Мы сами управляем своей жизнью. Мы сами творим свою судьбу — и в жизни, и в смерти.