Тем временем, по приказу Кураноскэ, Тюдзаэмон Ёсида и Соэмон Хара подготовили новый текст присяги. Приглашая одного за другим всех соратников, командор принимал последнюю клятву на верность. Все с радостью присягали.
Стали появляться и некоторые из тех, кого давно уже не было видно.
Дзюнай Онодэра и Тюдзаэмон Ёсида, беспечно переговаривались, сидя у жаровни:
— Сколько же у них там людей в усадьбе?
— Да уж не меньше сотни, наверное.
— Ну что ж, значит на каждого из нас придется по два с половиной противника.
— Хм, похоже на то, — усмехнулся Тюдзаэмон. Погрузившись в глубокое раздумье, он рисовал в золе чертеж усадьбы Киры.
На дворе стояла зима. Студеный ветер со свистом и завыванием проносился над пыльной черепицей крыш в старом Эдо.
Глава 39. «События в Эдо»
Тем временем случилось нечто, приведшее в волнение всех ронинов. Известие принесли Гороэмон Яда и Тодзаэмон Хаями. Они оба своими глазами видели Кодзукэноскэ Киру, так что смогли рассмотреть его лицо. Приняв дежурство по наблюдению за подворьем Уэсуги, Яда и Хаями бесцельно бродили по окрестностям, как вдруг наткнулись на небольшую процессию — по улице следовал какой-то паланкин с сопровождением: по бокам шло трое или четверо самураев внушительного вида. При виде процессии оба ронина насторожились, будто их одновременно какая-то муха укусила. Они приметили, что у них за спиной, в том направлении, куда двигался конвой, находился главный вход в усадьбу Уэсуги. То, что скромный паланкин сопровождала усиленная охрана, наводило на подозрения.
Отбросив колебания, Хаями прошептал:
— Давай бухнемся перед ними на колени. Может, приоткроют дверцу паланкина.
Яда, поняв, что задумал приятель, молча кивнул. Принято было падать ниц перед паланкином, если знатный родич из того же клана являлся к господину в усадьбу. В знак признательности гость обычно приоткрывал дверцу паланкина и кивал в ответ.
Паланкин приблизился к ним вплотную, и охранники уже мерили друзей испытующими взглядами. Те смотрели на процессию как ни в чем не бывало и, как только паланкин поравнялся с ними, тихо опустились на колени в ожидании. Расчет был верный. Из паланкина послышался старческий кашель, и процессия остановилась. У обоих сердце готово было выпрыгнуть из груди от волнения. Как и было предписано обычаем, охранник отодвинул дверцу паланкина. И они увидели внутри тощего седовласого старца, который уставился на них, слегка приподнявшись на подушке.
— Вы кто такие будете? — спросил старец.
Это был не кто иной, как Кодзукэноскэ Кира, их заклятый враг. С бьющимся сердцем, стараясь не выказать обуявшего его желания немедленно прикончить негодяя, Яда, выказав подобающее смирение, тихо ответил:
— Подданные его светлости Мацудайры, правителя Хидзэна. — Люди мы маленькие, рода незнатного.
Кира с усмешкой кивнул. Дверца задвинулась, и паланкин двинулся дальше.
Яда и Хаями застыли на месте, провожая взглядом паланкин, который уже вносили в ворота усадьбы Уэсуги.
— Вот оно! — воскликнул Хаями, ошеломленно глядя на свою правую руку.
Яда, поджав губы, только кивнул в ответ.
В строгом наказе, который разослал всем Кураноскэ, говорилось, в частности: «Поскольку Кира наш общий враг, при встрече с ним не поддавайтесь порыву чувств и не действуйте в одиночку». Однако двое друзей, увидев ненавистного старца всего в нескольких сяку от себя, не могли не испытать потрясения. Только когда оцепенение прошло, они наконец смогли осознать, какую важность представляет сия неожиданная встреча для их предприятия, и с достоинством ретировались. Однако не означала ли эта встреча, что Кира живет именно в усадьбе Уэсуги? Это был вопрос без ответа. Немедленно были отряжены усиленные группы наблюдения в камуфляже к главным и задним воротам усадьбы Уэсуги. Хорошо было уже то, что теперь они знали наверняка: Кира все еще в Эдо. Теперь, если бы удалось удостовериться, что он вернулся в свою усадьбу в Хондзё, дальше уже оставалось только нанести решительный удар. От радостного волнения в этот сумрачный зимний день, обещавший закончиться снегопадом, все и думать забыли о холоде.
Кураноскэ на постоялом дворе в квартале Хонгоку до поздней ночи ждал донесений. Утром наконец сообщили, что Кира так и не покидал подворья Уэсуги, а дозорные продолжают вести наблюдение за усадьбой. Может быть, он просто заночевал в доме у сына? На следующий день все не могли дождаться ночи. Тюдзаэмон Ёсида тоже сгорал от нетерпения. Сказав, что пойдет посмотреть, он сам отправился на разведку. Уже подойдя к Адзабу, он повстречал Сукээмона Томиномори. Больше на дороге никого не было, так что они могли спокойно обменяться несколькими фразами.
Сукээмон сказал, что Кира пока не появлялся. Сам он с утра бродил по округе — то туда, то сюда, и сейчас его вскоре должен сменить Отака, тоже, как и он сам, любитель хайку. Тогда уж можно будет перекусить.
Зимние дни коротки — уже начинало смеркаться. Набежавшие со вчерашнего дня темные тучи тяжело нависали над городом.
— Ну-ну, молодец! — похвалил Тюдзаэмон младшего товарища. — Сейчас-то уж я сам пригляжу, а ты иди, перекуси.
На том они и расстались. Вскоре появился Гэнго, переодетый в торговца мануфактурой. Поскольку встретились они как раз напротив казарменного барака усадьбы Уэсуги, то только переглянулись на ходу, и Тюдзаэмон зашагал дальше под гору в сторону лощины Гадзэмбо. Будут ли силы небесные на стороне ронинов, которые верой и правдой радеют во имя общего дела? Если Кира и впрямь живет теперь на подворье Уэсуги, то соотношение сил, возможно будет не «один к двум с половиной», как прикидывал Дзюнай Онодэра, а гораздо хуже… Если придется штурмовать усадьбу Уэсуги, которую защищают испытанные самураи, славящиеся воинской доблестью со времен легендарного Кэнсина Уэсуги, то даже если не принимать во внимание неизбежные огромные потери в стане ронинов, успех всего мероприятия окажется под угрозой.
Кураноскэ ничего не говорил по этому поводу, но сердце его томила тревога. Другого случая уже не представится. Если так, то оставалось только броситься на штурм, исполнившись готовности умереть в бою… Лощина Гадзэмбо, куда направлялся Тюдзаэмон, была расположена в низине. Там было уже довольно темно. В домах зажгли огни, и отсветы фонарей окрашивали сёдзи. Выйдя на улицу Иигура, Тюдзаэмон наткнулся на Дэнсукэ Курахаси.
— Хо! — воскликнул Дэнсукэ, удивившись неожиданной встрече, и с улыбкой, говорившей о том, что он собирается сообщить радостное известие, отозвал Тюдзаэмона в сторонку.
— Цунанори Уэсуги, говорят, болеет.
— Вот как? — изумился Тюдзаэмон, подходя поближе. — Откуда ты знаешь?
— Мне виноторговец сказал. Он все время к ним в усадьбу наведывается. Так что, если прикинуть, возможно, и Кира из-за того пожаловал.
— Возможно. Хорошо бы, если так… А ты точно знаешь?
— Да, говорят, в последнее время совсем плох.
— Ну, тогда нам беспокоиться не о чем. А то ведь, вон, наши-то все тут торчат, за усадьбой наблюдают, да и мы там аж извелись от этой заботы. Хорошо бы, если он тут только временно прописался! Надо все выведать поподробней, — наказал Тюдзаэмон, прежде чем они разошлись.
Если Цунанори был и впрямь тяжело болен, то ничего невозможного не было в том, что родной его отец Кира прибыл в усадьбу навестить сына и остался на ночь, чтобы за ним при случае поухаживать. Конечно, нехорошо было радоваться чужому несчастью, но лучше всего было бы, если бы Цунанори поскорее выздоровел, а Кира отправился бы восвояси, в Хондзё. Правда, старый барсук мог воспользоваться болезнью сына как предлогом, чтобы остаться у него в усадьбе и пожить там подольше. Тогда все равно скверно получается.