Откуда-то из-за озера послышался неспешный конячий топот.
Выжига встрепенулся. Никак помощь прибыла? Вдруг у всадника управа на степняка найдется? Крикнуть, что ли, предупредить? А вдруг испугается и удерет? А может, просто одинокий коняга ковыляет? Крикнешь, так спугнешь, лучше уж зверь на него пусть отвлечется...
Пока Выжига решал про себя сложную этическую проблему, из-за приозерных зарослей вынырнула голова коняги (с удилом в зубах и поводьями!), а за ней показался и сам всадник — какой-то тщедушный манг. Выжига уже открыл было рот, чтобы все-таки крикнуть про хищника, как встретившийся с ним взглядом всадник сам удивленно воскликнул.
— Выжига, никак ты, аркан те за пятку? Вот так встреча! А что ты там делаешь? — Манг глянул вниз и сразу смекнул: — Да ты никак от пса моего хоронишься? Так он же людей не трогает! То пес мой табунный, сторож, Васьком кличут! А я-то думаю, куда он пропал, работу свою забросил, лентяй этакий!
Челюсть у торгаша так и отвисла. Вот тебе и на... Он-то эту зверюгу битых два часа принимал за ханыгу — опаснейшего степного хищника.
«Гроза степей» тем временем подскочила к ряболицему мангу, в коем Выжига уже признал лошадника Дзюбу, недавно торговавшегося с ним на кону, и дружелюбно завиляла хвостом, преданно глядя на хозяина. Растерянности слава не было границ. От стыда впору было сгореть, а тут еще ива эта дудацкая, на которой он сидел, как хрен на насесте.
Выжига осыпался с ивы, как перезрелый плод. Встал, отряхнулся, пытаясь важно надуть щеки, словно на дерево его случайным ветром занесло, да понял, что хорошая мина при плохой игре на этот раз не удастся, и махнул рукой.
— Эх, Дзюба, кабы я знал, то не полез бы на дерево. Пес-то у тебя страхолюдный, и где только с такими жуткими глазищами откопал, ведь по всем описаниям прямо на ханыгу смахивает!
— Да ханыга, аркан те за пятку, и есть, — добродушно улыбнулся с седла манг.
— Что?! — не веря ушам, оторопело переспросил Выжига, готовый вновь оказаться на макушке ивы.
— Я его еще щенком добыл, — пояснил Дзюба. — Родителей охотники прибили, а выводок остался. Отлично приручаются, ежели с детства, и сторожей лучше не найдешь — своих же диких сородичей гоняют так, что только шерсть летит!
— Вот оно как, — проговорил Выжига успокоенно, по-новому разглядывая пса, — Сторож, значит... Погоди, сторож? Так у тебя табун здесь?
— Ага, — простодушно подтвердил манг. — Я к озеру проверить подъехал, есть ли водица еще, коняг напоить, так оказывается, аркан те за пятку, есть.
— Погоди, табун? — Выжига прямо загорелся от новой идеи. — Коняги? А не продашь ли, Дзюба, парочку? Прямо сейчас?
— А чего ж не продать, ежели бабок хватит...
— Хватит, — твердо заверил Выжига. — Гони своих коняг, песий хвост!
— Слушай, а чего ж ты тут делаешь? — спросил в свою очередь Дзюба. — С Махины, что ли, выпал?
— С камила, — мрачно поправил Выжига. — Ночью навернулся.
— Да ну?! — поразился семряк. — Аркан те за пятку! И жив остался?
— Как видишь. А озеро полное, потому как я, песий хвост, долголед ночью же и обронил, — Выжига не стал уточнять, что сам же и бросил его в озеро, выглядело бы это глупо, хоть и сделано было в сердцах.
— А-а. А я-то думаю, дождей-то вроде как не было, а озеро полное... Жаль... Заберешь небось долголед, аркан те за пятку... Слушай, а оставь его мне, какой долголед-то у тебя? Месячный или годовой? А я тебе скидку на коняг сделаю, а?
Враз взыграла в Выжиге торгашеская жилка, но, поразмыслив, дивное дело, решил не врать. Дзюба на кону слыл честным малым, и коняг ему тогда продал отличных, так что глупо было сейчас хитрить, когда его, Выжиги, судьба от него зависела.
— Суточный, — вздохнул Выжига. — Можно уже и не вылавливать, песий хвост, к следующему утру растает. Так что пои своих коняг, ежели надобно.
— Спасибо, брат слав! Мне и этой водицы, аркан те за пятку, на монаду хватит, так что скидку я тебе все едино сделаю!
— Спасибо и тебе, Дзюба. Но, знаешь ли, песий хвост, я тороплюсь. Рад бы поболтать, но мне к полуночи в храмовнике надо быть. Приведи коняг, а?
— Что, и браги со мной не выпьешь, аркан те за пятку? — Манг заметно огорчился. — Я ж тут вторую монаду один, совсем одичал без общения.
— Выпью, браток манг. — Выжига решительно тряхнул головой, понимая, что полчаса мало что изменит, а подкрепиться после утомительной ночи и не менее напряженного утра не мешает, тем более что вся жратва в котомке на строфе осталась. — А ежели найдется что-нибудь перекусить, песий хвост, то и перекушу!
— Заметано, аркан те за пятку! — сразу повеселел ряболицый. — А на моих-то конягах успеешь куда захочешь! Я тебе лучших продам, верь мне! За водицу спасибо!
Минут через десять они уже сидели на траве, разложив скатерку с нехитрой снедью — сушеное мясо, копченое сало, зеленый лук, сухари, — и уплетали за обе щеки, не забывая обильно запивать крепкой, ароматной брагой, настоянной на степных травах. Выжига степенно, как и полагается солидному, удачливому торгашу, рассказывал о цели своего путешествия, о Невестином дне и своем сопернике Благуше, коего ему обязательно надо опередить, умолчав, естественно, о сон-траве, а манг мечтательно охал и восхищался, растроганный махровой романтикой подобного предприятия. Рядом переступала с ноги на ногу уже подготовленная пара коняг — один был гнедой, красновато-коричневого окраса, с черными хвостом и гривой, а второй — темно-серый в белое яблоко. Оба были объезженные, сильные, выносливые даже с виду — красавцы, а не коняги, и оба стояли в полном снаряжении, при седлах. Выжига то и дело поглядывал на них краем глаза, прикидывая, как бы повежливее и побыстрее смыться, не обидев добряка манга, честно сдержавшего слово продать ему лучших скакунов и взявшего за них всего по сорок бабок за каждого. Но манг, весьма неглупый парень, сам ему помог, как только с трапезой было покончено.
— Ну как, аркан те за пятку, отдохнешь еще чуток или в путь тронешься? Гнать тебе со всей мочи придется, чтобы к полуночи успеть, но шансы хорошие.
— Поеду, — кивнул Выжига и поднялся, стряхивая со штанцов крошки. — Спасибо за хлеб-соль, браток манг.