— Красиво, — вырвалось у меня. — Как маленькие звездочки.
— И смертельны, — парировала Виолетта с гордостью знатока. — Светлячки-людоеды. Очень древние. Очень редкие. Приманивают жертв светом… а потом — пшшш! — она сделала резкий выпад рукой, изображая атаку. — Впрыскивают парализующий нейротоксин и высасывают все соки. Милые, правда? — Она улыбнулась, и в этой улыбке была странная смесь восхищения и практической жестокости.
— Милые… если не смотреть на их диету, — усмехнулся я. — Почему вы их тут держите? Для красоты?
Она пожала плечами, ее радость на миг померкла.
— Мы… забытые. Весь род. Заперлись здесь. — В ее голосе прозвучала горечь. — Светлячки… они напоминают, что красота бывает опасной. Как и мы.
— Забытые? — удивился я. — Вам же постоянно присылают… кхм… кандидатов. Живой товар. Разве это признак забвения?
Виолетта резко повернулась ко мне, изумрудные глаза сверкнули.
— Жертв! — поправила она резко. — Присылают жертв, Лекс! Не союзников! Не гостей! Не женихов! Потому что род Аспидовых ненавидит всех! И нас все ненавидят! Мы терпеть не можем эти глупые дома с их интригами! Императора с его праведным гневом! Дабы не начать войну, которую проиграем из-за своей… малочисленности… мы спрятались. Сюда. В Изнанку. Торгуем ядами, кристаллами… живем своей жизнью. В матриархате. — Она выпрямилась, гордо подняв подбородок. — Он стал им… когда умер последний настоящий глава рода. Мой… дед, наверное. Потому мы… одни. И мужчин видим только на Жатве. — Голос ее дрогнул. — А я… я даже ни разу не танцевала. Не держалась за руки с парнем… по-настоящему. До сегодня.
В ее словах, в этой внезапной уязвимости смертоносной графини, было что-то щемящее. Одиночество. Заточённость в роли и в этом ядовитом городе. Она была правительницей стражниц, дочерью древнего тотема, и… девчонкой, которая никогда не кружилась в вальсе.
Бездумно, движимый внезапным порывом жалости и странной нежностью к этому опасному, одинокому существу, я сделал шаг вперед. Отпустил ее руку. И с самым галантным поклоном, на какой был способен в потрепанной одежде и с синяками, протянул ей руку.
— Графиня Виолетта Аспидова, — произнес я, стараясь звучать торжественно, — позвольте пригласить Вас на танец? Пока синие людоеды нам подсвечивают.
Ее глаза распахнулись. Изумрудные озера наполнились таким чистым, безудержным счастьем, что моё сердце екнуло. Щечки залились румянцем, губы растянулись в самой искренней, сияющей улыбке, какую я когда-либо видел. Она забыла про яды, про род, про опасность.
— Д-да! — выдохнула она, срываясь на смешок, и робко положила свою маленькую руку в перчатке на мою ладонь. — Да, пожалуйста!
Музыки не было. Только шелест странных листьев, мерное жужжание синих светлячков над головой и наше дыхание. Я не знал сложных па. Просто медленно повел ее по небольшой поляне, кружась под лиловым небом Изнанки. Она шла неуверенно сначала, путалась в ногах, потом расслабилась, доверчиво следуя за моими движениями. Ее глаза не отрывались от моих, сияя, как те самые светлячки. Она смеялась тихо, счастливо, когда я слегка раскрутил ее. Ее каштановые пряди выбились из строгой прически и развивались вокруг лица.
Она была невероятно легкой. Опасной. Прекрасной. И в этот момент — просто девушкой на своем первом танце. Внутри меня все смешалось — остатки страха, нарастающая нежность, абсурдность ситуации. И что-то еще… сильное, тягучее, как ее яд.
Мы остановились, еще кружась от движения. Она запрокинула голову, смеясь, ее глаза сияли, губы были приоткрыты. И я… не смог устоять. Наклонился. Медленно. Давая ей время отстраниться, ударить, убить.
Она не отстранилась. Ее глаза широко распахнулись, в них мелькнул испуг, замешательство… и жгучее любопытство. Она замерла.
Наши губы встретились.
Ее губы были мягкими. Прохладными. Сладковатыми… с горьковатым привкусом полыни. И вдруг… я почувствовал всплеск. Не боль. Не жжение. Вкус… сочного, кисло-сладкого яблока! Освежающий, яркий, наполняющий энергией!
Виолетта вздрогнула всем телом и отпрянула от меня, как ошпаренная. Ее лицо исказилось чистым ужасом. Она вжалась в ствол ближайшего дерева, прижав руку в перчатке ко рту, глаза — огромные, полные паники и немого вопля.
— Нет! — прошептала она, голос сорвался. — Нет-нет-нет! Я… я не сдержалась! Я расслабилась! Я… выпустила яд! В поцелуе! Я убила тебя! Я…!
Она смотрела на меня, ожидая, что я рухну, задохнусь, покроюсь пеной, как Димон. Готовая броситься ко мне или бежать прочь от содеянного.