Не из чащи. Из самой тени за моей спиной. Материализовался, как кошмар. Огромная голова. Не просто змеиная. Плато каменных плит, увенчанное гребнем-капюшоном из сколотых кристаллов, мерцающих кровавым светом. И глаза — те самые рубиновые солнца, что пылали на площади, но теперь — близко. ОЧЕНЬ близко. Они горели холодным, ненасытным любопытством. Язык, черный и раздвоенный, длиннее моей руки, медленно высунулся из пасти, похожей на вход в печь. Он провел по воздуху в сантиметре от моего лица. Я почувствовал не запах, а вкус — страх, пот, ярость, отчаяние — все это слизали с меня этим жутким органом.
«Знаешь…» — Голос Аспида прозвучал не в голове, а вокруг, вибрируя в самой кости дерева за моей спиной. — «А я ведь один из Первых, смертный. Старше гор. Старше звезд в вашем жалком небе. Так что для тебя… это будет честью. Быть поглощенным. Стать частью Вечности. Вместо того, чтобы сгнить, как те твои сорок четыре ничтожества.»
Гордость? Какая гордость перед лицом абсолютного, древнего зла? Но ярость — она была. Последняя искра. Я вдохнул полной грудью едкий воздух, глядя прямо в рубиновые бездны.
— Честью? — хрипло выдохнул я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я устрою тебе такое несварение, скользкий хер, что твоя вечность икотой забьет!
Рубиновые глаза вспыхнули. Не гневом. Чистым, безумным ВОСТОРГОМ. Пасть Аспида — бездна из черного камня и острых, как пики, кристаллических зубов — раскрылась. Не просто открылась. Разверзлась. Заполнила весь мир. Последнее, что я увидел — это алый свет глотки, манящий и ужасающий. Последнее, что почувствовал — холод. Не ледяной. Абсолютный. Пустоты.
Клыки.
Огромные. Кристаллические. Пронзили тело как масло. Боль. Нечеловеческая. Разрывающая. Размалывающая кости, рвущая плоть. Я услышал собственный хрип. Увидел вспышку белого света…
— Итак, первый прошел дыхание Аспида! Следующий!
Голос. Резкий. Металлический. Знакомый. Виолетты.
Я вздрогнул, как от удара током. Открыл глаза. Лиловое небо Изнанки. Черный мрамор под коленями. Холод камня. Я стоял на коленях у самого подножия Тотема Аспида. Его каменная пасть была лишь слегка приоткрыта, из нее струился привычный едва заметный зеленоватый туман. Рубиновые глаза смотрели вдаль, неподвижные. Безжизненные. Как всегда. Никаких следов недавнего кошмара. Никакой крови. Никакой боли. Только… фантомное эхо. В местах, где клыки пронзали тело — грудь, живот, бедро — горело. Не реальной болью. Памятью боли. Ужасно реальной.
Что… что это было? Какого хрена?! — мысли метались, как перепуганные птицы. — Иллюзия? Галлюцинация от паров? Или… настоящая смерть, которую он отменил в последний миг?
Правой рукой я машинально протер глаза, пытаясь стереть остатки леса, тварей, пасти. Рука дрожала. Взгляд упал на неподвижные рубиновые глаза Тотемного Аспида.
Ты что, играешься со мной? — мысленно направил я яростный вопрос в камень. — Это была проверка? На прочность духа? На… вкус моей души? Или… ты и правда попробовал? И решил, что я пока не готов к твоему столу?
— Уебывай уже, стоячий столб! — Резкий окрик Виолетты вернул меня в реальность. Она стояла рядом, ее лицо — маска ледяной командирши, но в глазах — едва уловимая искра тревоги. Она грубо схватила меня за плечо и подняла на ноги. Ее пальцы в перчатке впились в мышцы. — Я сказала — следующий! Не задерживай очередь!
Она толкнула меня в сторону группы выживших. Григорий смотрел с привычной мрачной оценкой, Марк — с диким научным любопытством, Артём — с ужасом, Степан молился, Клим замер, как статуя.
И когда я пошатнулся мимо Виолетты, ее губы почти коснулись моего уха. Шепот был таким тихим, что я едва расслышал, но он прожёг сильнее кислоты:
— Ты у папы… попросил моей руки? Так долго тебя не было…
Потом она резко отстранилась, и ее голос снова загремел, ледяной и безжалостный, разносясь по площади:
— СЛЕДУЮЩИЙ! К ТОТЕМУ! БЫСТРО!
Я отполз к остальным, прислонившись к холодной стене здания. Сердце колотилось как бешеное. Фантомная боль от клыков Аспида пульсировала. На губах — привкус страха и… ее шепота. А перед глазами стояли рубиновые глаза Тотемного Змея. Неподвижные. Но теперь я знал, что за этой неподвижностью скрывается древний, голодный, играющий разум.
Испытание "дыханием" было пройдено. Но настоящая игра с Аспидом только началась. И правила этой игры были страшнее и непонятнее любого кислотного плевка. Я посмотрел на спину Виолетты — строгую, властную — и понял, что ее отец не просто испытывал меня. Он предупредил. Или развлекался. Разницы, похоже, для него не было.