Остановились как вкопанные, едва переводя дух. Обернулись.
Салатовые еноты… остановились. Ровно у границы, где кончались последние камни ворот и начиналась заросшая булыжная мостовая города. Они толпились там, десятки пар желтых глаз пылали невероятной злобой. Их морды искажали свирепые гримасы, обнажая ряды игольчатых зубов. Они прыгали, шипели, визжали — пронзительно, яростно, но… не переступали невидимую черту. Как будто уперлись в незримую стену. Несколько самых отчаянных пытались метнуться вперед, но отскакивали, словно обожженные, с еще более бешеным визгом.
— Они… не идут? — выдохнул Артём, падая на колени и судорожно глотая воздух.
— Запрет… — прошептал Клим, вытирая пот со лба тыльной стороной руки. Его глаза сканировали границу, где метались твари. — Как она сказала… "там есть другие". Видимо, эти "другие" не пускают.
Мы стояли, опираясь о полуразрушенные стены, слушая безумный визг снаружи. Сердце колотилось, пытаясь вырваться из груди. Но мы были живы. Пока.
— Сюда… — хрипло сказал я, указывая на ближайшие развалины. Это была когда-то, судя по остаткам стен и окон, богатая усадьба. Крыши не было, лишь остатки перекрытий, заросшие лианами, как шатром. Но стены давали хоть какую-то иллюзию укрытия.
Мы забились в угол, подальше от входа и вида беснующихся енотов. Степан тут же повалился на пол, крестящийся и бормочущий. Артём прислонился к стене, закрыв лицо руками. Григорий тяжело опустился рядом с Марком.
— Дай сюда руку, ученый, — рявкнул он, срывая с себя потрепанную рубаху и разрывая ее на полосы. — Сожму, чтоб кровь остановить. Больно терпи.
Марк был бледен как смерть, в глазах плавал шок, но когда Григорий туго перетянул культю окровавленными тряпками, он не закричал. Лишь застонал. Потом его взгляд упал на тряпку, пропитывающуюся алым, и… странная искра блеснула в его глазах. Глупая, безумная.
— Восхитительно… — прошептал он, голос дрожал, но в нем был отзвук прежней одержимости. — Такая скорость атаки… Адаптация зубов… Социальное поведение стаи… Надо записать… Пока детали свежи… — Он потянулся дрожащей левой рукой к блокноту, торчавшему из-за пазухи. Карандаш выпал из его пальцев. — Ай… Друзья… кто готов стать моим писарем? Я не могу… — Он посмотрел на нас жалобно, как ребенок.
Ответ был мгновенным и хоровым:
— Заткнись, Марк!
Даже Степан перестал молиться, чтобы вставить свое сердитое: «Да помолчи ты, безумец!»
Я вздохнул, глубоко, пытаясь выдохнуть остатки адреналина. Глянул вверх — сквозь переплетение лиан и гниющих балок виднелось лиловое небо Изнанки. Ниже — стены, покрытые толстым слоем мха и плесени, но местами проглядывала резьба — сложные узоры, напоминавшие змей, переплетенных с какими-то рунами. Былое величие. Подавленное, но не уничтоженное временем и ядовитой флорой.
— Так, — сказал я, отрывая взгляд от неба. — Отдышались? Живы? Марк, если еще слово — оставлю тебя енотам. Понял?
Марк кивнул, прижимая перевязанную руку и съеживаясь.
— Наша цель не тут. — Я указал вглубь города, где над морем руин и чудовищной растительности кое-где вздымались более массивные, темные силуэты. Один выделялся — огромный, на холме, даже в руинах напоминавший крепость. Его венчали острые, как клыки, обломки башен. — Видите? На холме. Главное здание. Бывший замок Аспидовых. Там, по словам старшей стражницы, Храм Первого Аспида. И там — ключ.
Город лежал перед нами, мертвый и молчаливый. Слишком молчаливый. После визга енотов тишина давила. Шепот леса здесь почти не слышался, его заглушала гнетущая тишина камней и страха. Только ветер гулял в пустых глазницах окон, издавая жалобный, похожий на стон звук. И чувство… что за нами наблюдают. Те самые "другие". Кто бы они ни были.
Мы стояли в развалинах, окровавленные, перепуганные, с одним пальцем меньше на нашей команде. Дорога к замку лежала через мертвый город, хранящий тайны и, возможно, своих стражей. Ключ был где-то там. И путь к нему только начинался.
Переведя дух и убедившись, что Марк, хоть и бледный как призрак, но способен идти (и молчать, после нашего единодушного рыка), мы выбрались из укрытия. Город встретил нас гробовой тишиной, нарушаемой лишь шелестом ядовитой растительности и далеким, приглушенным визгом енотов у границы. Воздух был тяжел, пропитан пылью веков и гниением.
Мы двинулись вперед по заросшей булыжной мостовой, аккуратно, как по минному полю. Каждый шаг гулко отдавался в мертвой тишине. Глаза выискивали малейшее движение в пустых глазницах окон, в глубоких трещинах стен, под нависающими глыбами камня. Кто знал, какие твари могли прятаться в этом каменном чреве? "Другие" Лоры висели в воздухе незримой угрозой.