— Прощай, Гриша… — хрипло пробормотал Степан, сжимая свой крест так, что костяшки побелели. Артём просто тихо всхлипывал, прижавшись к Григорию. Марк лихорадочно озирался, его научный ум, видимо, пытался найти лазейку в этом апокалипсисе и не находил.
Какое это, нахрен, испытание?! — ярость и бессилие клокотали во мне. — Как мы должны снести эту каменную армию и орду мертвецов, чтобы потом еще и от салатовых милашек отбиваться? Это не отбор наследника! Это бойня!
И тут, сквозь панику, как удар молнии, пронзила память. Виолетта. Ее страстный, ядовитый поцелуй у озера. Шепот: "Ты наследник!" Ее яд, впрыснутый тогда, давший мне эти зеленые глаза. Яд Аспидовых. Яд, к которому я был устойчив… но не безразличен.
А если… — Мысль была безумной. Отчаянной. Единственной. — Если яд Виолетты не просто изменил меня… а открыл что-то? Сделал… своим?
Шанс был один. На грани самоубийства.
— Держитесь! — крикнул я товарищам, больше для того, чтобы самому не сломаться. И шагнул. Не к выходу. Не к ним. А в сторону. Навстречу шипящей, извивающейся массе каменных Аспидов, только что сбросивших свою минеральную оболочку. Они были живыми, яростными, их чешуя блестела влажным маслянистым блеском, пасти разевались, обнажая клыки, с которых капала черная, как нефть, слюна.
— ЛЕКС, ЧТО ТЫ?! — взревел Григорий. — ОНИ ЖЕ…
Я уже был среди них. Первый Аспид, размером с крупную собаку, метнулся как молния. Его клыки впились мне в предплечье. Боль — острая, жгучая! Не как от стали, а как от раскаленного шипа. Я застонал. Второй — в бедро. Третий — в бок, сквозь одежду. Четвертый… Пятый… Их было десятки. Они прыгали, цеплялись, впивались. Каждый удар клыков — это впрыск ледяного, жгучего ада прямо в вены. Словно вливали расплавленное стекло. Я упал на колени, потом на спину, заваленный шипящей, извивающейся массой тел. Их вес давил, клыки рвали плоть, яд разливался по кровотоку ледяными, жгучими реками.
Слабость. Страшная слабость. Мир поплыл, окрасился в багровые и черные пятна. Голоса товарищей доносились как сквозь толщу воды:
— ОН СУМАСШЕДШИЙ! ОНИ ЕГО РВУТ!
— Господи, помилуй его душу грешную…
— Нет! Нет! Лекс! — это Артём.
— Фасцинирующие… мутация под воздействием поливалентного змеиного токсина… — сквозь шок бормотал Марк.
Боль была невыносимой. Казалось, тело вот-вот разорвется изнутри, не выдержав накала яда. Сердце колотилось, как бешеное, потом замирало, потом снова билось с безумной частотой. Дыхание спирало.
Умираю… — пронеслось в сознании. — Идиотский план…
Но потом… Потом что-то переключилось. Ледяной жар яда вдруг… изменил свой характер. Он не перестал гореть, но это пламя больше не разрушало. Оно… питало. Как если бы всю жизнь ты задыхался, а тебе вдруг вкачали чистый, ледяной кислород Арктики. Как если бы ты тащил невыносимую ношу, а ее вдруг сняли, и мышцы наполнились стальной, пружинящей силой. Адреналин? Нет. Это было в тысячу раз мощнее. Это была сама жизнь, сконцентрированная, дикая, первобытная. Энергия ударила в виски, в сердце, в кончики пальцев. Я никогда не чувствовал ничего подобного. И с диким удивлением понял: как я вообще жил без этого? Как дышал этим бледным подобием воздуха? Как двигался в этом вязком болоте обычной реальности?
Аспиды… отпустили. Один за другим. Они отползли от меня, их рубиновые глаза смотрели не со злобой, а с… почтительным изумлением? Шипение стихло, сменилось тихим, почти мурлыкающим звуком. Они образовали вокруг меня полукруг, как свита вокруг неожиданно явившегося монарха.
Я медленно поднялся. Не с трудом. А с непривычной, взрывной легкостью. Каждая мышца вибрировала от избытка силы. Боль от ран была еще там, но она казалась далекой, незначительной. Я чувствовал… власть. Власть над этой силой, бушующей внутри. Власть над ядом. Над этими тварями.
И тогда я увидел лица товарищей. Григорий смотрел на меня с открытым ртом, его единственный глаз был полон чистого, животного ужаса. Степан крестился судорожно, шепча: "Нечистый… нечистый дух…". Артём плакал, прикрыв лицо руками. Марк замер, его блокнот выпал из ослабевшей руки.
— Он… он жив? — прошептал Артём.
— Не просто жив… — Григорий указал дрожащим пальцем. — Смотри… его глаза…