— Я о нем позабочусь, — ее голос был четким, командным, лишенным прежних эмоциональных перепадов. Она говорила на русском, но обращалась явно к Лоре и стражницам. Затем, повернув голову, бросила приказ на том самом старом, церемонном немецком, что звучал как приговор:
"Tötet die Übrigen."
(Убейте остальных.)
Холодный ужас, острее слабости, пронзил меня. Нет. Не после всего. Не из-за меня.
Я собрал последние капли воли, шевельнув губами. Голос был хриплым, едва слышным, но она наклонилась, уловив:
— Не… надо… — прошептал я, глотая липкую слюну. Глаза с трудом фокусировались на ее ледяном лице. — Оставь… их… Они… нужны…
Дальше аргументов не было. Сил не было. Темнота накрыла с головой, как тяжелая, безвоздушная мантия. Последнее, что я почувствовал, — это крепкие руки Виолетты, держащие меня, и запах ее парадного мундира, смешанный с холодным металлом приказа об убийстве. Ответила ли она? Отменила ли приказ? Я не услышал. Сознание отключилось, оставив лишь хаос вопросов и ледяное прикосновение страха за тех, кого, возможно, уже не спасти…
Я очнулся в кровати. Не в той убогой койке трактира-гроба. Это был трон из черного дерева, застеленный шелками цвета запекшейся крови. Воздух пах ладаном, старыми книгами и… влажной землей. Готика окружала меня: острые арки окон с витражами, изображавшими сцены апокалипсиса, резные колонны, уходящие в полумрак высокого потолка. И сам потолок… Я поднял глаза и замер. Фреска. Невероятная, пугающая. Армия скелетов в черных латах, с копьями наперевес, шла неудержимым маршем смерти. Они пронзали копьями существ, похожих на спрутов с человеческими лицами искаженными ужасом. Другие скелеты дули в горны, извергавшие волны черного дыма, сметавшие все на пути. Это был не бой. Это было истребление. Холод пробежал по спине.
Я опустил взгляд — и чуть не вскрикнул. На краю кровати, в полумраке, в меня впились два узких, хищных глаза. Зеленых. Не изумрудных, как у Виолетты, а ядовито-зеленых, как змеиная чешуя в сумерках. Они светились любопытством и… голодом?
Девушка. Незнакомая. Не стражница — их выправку не спутаешь. Не служанка — слишком дорого и вызывающе. Рыжие кудри, как языки пламени, обрамляли лицо с безупречно белой, почти фарфоровой кожей — вампирской бледностью. Ее платье — бархат глубокого пурпура, усыпанный крошечными рубиновыми змейками — имело возмутительно глубокий вырез, открывавший то, что не должно было быть так откровенно выставлено напоказ. Она сидела, поджав ноги, как кошка на охоте, подперев подбородок рукой.
— Ой. Ты проснулся, — ее голос был мелодичным, как колокольчик, но с металлическим подзвонком. Она наклонилась ближе. — От тебя так трудно отвести взгляд. Даже сейчас.
Я резко приподнялся на локтях. Голова закружилась. Где я? Кто она? Вопросы рвались наружу.
— Что? Кто ты? Где я? — голос звучал хрипло, чужим.
Она улыбнулась, обнажив острые, слишком белые клыки.
— Тихо-тихо, мой дорогой, — она протянула руку, будто собираясь погладить меня по щеке, но остановилась в сантиметре. Ее пальцы были длинными, с острыми ногтями, окрашенными в черный лак. — Побереги силы. Они тебе еще пригодятся. — Последние слова она прошипела по-настоящему, с легким свистом. Ее зеленые глаза сузились. — Твои глаза… вернулись в прежнее состояние, я смотрю. — В ее голосе прозвучало разочарование. — Ну, это понятно. Жаль. Мне так хотелось посмотреть на них. Не успела.
Мои глаза? Я рванул головой в сторону, где огромное зеркало в золоченой раме отражало часть комнаты и… меня. Лицо бледное, осунувшееся. Волосы всклокочены. Но глаза… Мои. Карие. Обычные. Ни следа рубинового пламени или даже зеленого оттенка от поцелуя Виолетты.
— Как? — вырвалось у меня. Сила, жар, власть — все испарилось, оставив пустоту и слабость.
— Интоксикация видимо прошла, — ухмыльнулась рыжая, ее взгляд скользнул по моему телу оценивающе. — Ничего. Когда твое тело полностью преобразится… все вернется. И я смогу смотреть в них… сколько захочу. — В ее голосе звучало обещание чего-то долгого и, возможно, болезненного.
Она вдруг двинулась. Не встала. Поползла ко мне по шелкам, как хищная кошка, гибкая и бесшумная. Ее глаза не отрывались от моих. Я почувствовал теплоту ее тела, сладковато-пряный аромат, похожий на гниющие тропические цветы. Она села верхом на мои бедра, ее дыхание коснулось моих губ. В ее зеленых глазах плясали искорки азарта.