Виолетта не отпускала мою руку ни на секунду. Даже когда узкие винтовые лестницы или низкие арочные проходы заставляли нас идти почти в обнимку, щекой к щеке. Ее хватка была цепкой, как у удава, претендующего на добычу. Вход в замок стал повторением площади и моста, только под сводами. Стражницы у ворот, служанки в галереях — все замерли, склонив головы или опустившись на колено. Шепот восхищения, завистливые взгляды, устремленные на Виолетту, и голодные — на меня. И… хищный, знакомый силуэт за мраморной колонной.
Аманда.
Она не вышла. Не бросилась дразнить сестру, не попыталась прикоснуться ко мне. Она просто стояла там, наполовину скрытая тенью. Один палец был зажат между ее зубами, она нервно, с явным наслаждением покусывала его подушечку, не отрывая горящего, безумно-восторженного взгляда от меня. Казалось, она мысленно уже сдирала с меня этот проклятый бархат. Я резко отвел глаза, чувствуя, как по спине пробегает холодная волна. Представить себя с ней в одной постели? С этой рыжей бестией? Да меня там ждет не страсть, а натуральный экстремальный аттракцион с гарантированным отстрампониваем! Ааа! Нееет! Я тряхнул головой, пытаясь выкинуть картинку.
И вот, спустя несколько минут напряженного молчания под пристальным взглядом статуй и невидимых слуг, мы остановились у массивной двери из черного дерева, инкрустированной серебряными змеиными головами. Виолетта с явной неохотой разжала пальцы. Ее лицо выдавало волнение, но не ту параноидальную ревность, что вызывала Аманда. Здесь было другое — тревожное доверие. Она верила старшей сестре. Настолько, что готова была вручить ей свое самое ценное «приобретение». Надеюсь, она хоть на треть адекватна, — пронеслось у меня в голове.
— Иди, — прошептала Виолетта, избегая моего взгляда. — Мне туда нельзя. Никому нельзя без ее вызова. — Она поправила несуществующую морщинку на моем камзоле.
— Хорошо, — я попытался вложить в голос уверенность, которой не чувствовал. — Я мигом. Все будет в порядке. — Я наклонился и коснулся ее губ — мимолетный, но решительный поцелуй. Она ответила с отчаянной жадностью, на долю секунды прильнув ко мне всем своим существом, а затем, словно преодолевая невидимую силу, отстранилась.
— Ступай, — произнесла она, чуть повысив голос, и резко отвернулась, нервно сминая непокорную прядь каштановых волос. Вся ее фигура, застывшая в напряжении, говорила о большем, чем позволяли слова.
Я постучал, и звук костяшек, болезненно отскочивший от лакированного черного дерева, оглушительно разорвал тишину коридора.
— Входите, — донеслось из-за двери. Голос был как лед, покрытый тончайшим слоем шелка — холодный, чистый, безупречно вежливый и от этого еще более отстраненный.
Я толкнул тяжелую дверь и шагнул внутрь.
Воздух ударил в лицо — прохладный, сухой, с ароматом старого камня, воска и чего-то горьковато-пряного, вроде полыни и черного перца. Ни пыли, ни затхлости. Абсолютный порядок. Комната была просторным кабинетом-арсеналом в готическом стиле. Стены из темного полированного базальта, высокие окна с витражами, изображавшими сцены побед Аспидовых над какими-то крылатыми тварями. Вместо ковров — шкуры неведомых чудовищ с клыкастыми пастями. Массивный стол из черного дерева, стеллажи с древними фолиантами и хрустальными сосудами, где переливались странные жидкости. Но доминировало над всем огромное полотно на дальней стене.
Картина была гигантской, мрачной и жестокой. Армия оживших скелетов в потрепанных, но узнаваемых доспехах Аспидовых сокрушала полчища чудовищных существ. Тех самых «зуходусов» — морских хищников, вымерших уже давно динозавров. Ведь они же вымерли еще до появления человечества. Да? Они были изображены с пугающей детализацией. Люди под знаменем с изображением зуходуса — очевидно, их союзники или рабы — гибли под костлявыми руками нежити. Внизу, выведенные золотом по кроваво-красной ленте, сияли слова: «Сокрушение Зуходусов Аспидовыми. Слава Роду Аспидовым!» Величие, замешанное на костях и страдании.