Мы стояли перед массивной, покрытой инеем дверью, ведущей куда-то вниз, в подземелья замка. От нее веяло сыростью и чем-то… антисептически-горьким. Амалия ждала за ней. Виолетта вздохнула, ее пальцы разжали хватку на моих плечах, скользнули к шее, к затылку.
— Иди, — прошептала она, и в голосе снова зазвучала та самая смесь страха и фанатичной преданности. — Амалия… она знает, что делает. Ради рода. Ради тебя. Ради нас. — Она потянула меня вниз, ее губы нашли мои — нежно, влажно, но с подтекстом смертельной опасности, как всегда. Поцелуй был долгим, сладким ядом. — Будь сильным, мой Альфа, — она прошептала прямо в губы. — Вернись ко мне. Целым. Я буду ждать. Прямо здесь. И если услышу хоть один твой крик… — ее глаза сузились, — …я сломаю эту дверь и вынесу все на своем пути. Даже Амалию.
Она отступила, ее спина уперлась в холодную стену напротив двери. Она сложила руки на груди, приняв позу часового. Ее взгляд говорил: "Попробуй только не вернуться". Я сглотнул, повернул тяжелую, скрипучую ручку и толкнул дверь.
Холод ударил в лицо первым. Не просто холод — сырая, промозглая мерзость, пропитанная запахами:
Плесени — старой, въевшейся в камни. Хлорки и формалина — резких, химически агрессивных. Чего-то металлического, как ржавчина и… кровь? Старая кровь. И под всем этим — сладковатый, тошнотворный душок гниющей плоти, едва уловимый, но от этого еще противнее.
Я шагнул внутрь, и дверь с глухим стуком захлопнулась за спиной, отрезая последнюю нить к Виолетте и свету. Подвал. Не комната Амалии. Лаборатория? Камера? Склеп?
Сводчатый потолок, низкий, давящий, покрытый черными потеками. Стены — грубый, местами осыпающийся камень, на котором кое-где виднелись ржавые кольца и темные пятна неясного происхождения. Пол — каменные плиты, скользкие от вечной сырости и покрытые слоем какого-то липкого налета. В центре — массивный стол из темного металла, с ремнями по углам и стоком в полу под ним. На стенах — стеллажи с хрустальными сосудами, где плавали нечто неопределенное в мутных жидкостях, и инструменты — блестящие, острые, бесчеловечно-холодные. Тусклый свет лился от нескольких зарешеченных светильников в стенах, отбрасывая длинные, пляшущие тени.
И посреди этого мерзкого ада, как самый прекрасный и самый страшный цветок, стояла Она.
Амалия.
Но не в своем воинственно-элегантном платье. На ней было что-то… другое. Словно пародия на медицинский халат, но сделанная из тончайшего, темно-бордового, почти черного шелка. Он был полупрозрачным, облегающим, подчеркивающим каждый изгиб ее безупречного тела. Глубокий вырез открывал соблазнительную грудь, пояс стягивал осиную талию, а разрез сбоку доходил почти до бедра, открывая длинную, идеальную ногу в черном кружевно чулке и туфле на шпильке. Ее белоснежные волосы были собраны в строгий пучок, но несколько прядей нарочито выбивались, обрамляя лицо. Каре-зеленые глаза светились в полумраке холодным, хищным торжеством. На губах играла легкая, властная улыбка. Она выглядела невероятно, опасно, сексуально — как паучиха в центре своей ядовитой паутины.
— А вот и наш храбрец, — ее голос, как всегда, был ледяным шелком, но сегодня в нем звучали нотки… удовольствия? — Не бойся, мышонок. Заходи. Мы ждали тебя. — Она сделала несколько шагов навстречу, ее шелковый "халат" шелестел, шпильки цокали по скользкому камню. Ее запах — горьковатая полынь и дорогие духи — перебивал подвальную вонь, но не делал атмосферу менее угрожающей.
— Привет, Амалия, — выдавил я, стараясь не смотреть ниже ее подбородка. Бесполезно. Образ был слишком яркий, слишком провокационный на фоне этого ужаса. — Виолетта передает… что будет ждать у двери.
Амалия усмехнулась, коротко и презрительно.
— Пусть ждет. Ее истерики нам сегодня ни к чему. — Она подошла совсем близко. Ее холодные пальцы коснулись моего подбородка, заставив поднять голову. — Ты хорошо выглядишь. Отдохнувший. Надеюсь, собрался с силами? Сегодняшний сеанс потребует… концентрации.
— Что мы будем делать? — спросил я, глядя в ее нечитаемые глаза. Страх сковал живот.
— Сегодня, мышонок, — прошептала она, ее губы почти касались моего уха, — мы будем будить твоего внутреннего змея. Силу Аспида, что дремлет в твоей крови. А для этого… — она отвела руку и жестом показала на жуткий металлический стол, — …нам нужно поместить тебя в ситуацию экстремального стресса. Глубинного, животного страха. Того, что сжимает сердце и включает древние инстинкты. Только так мы заставим рубиновый огонь засиять в твоих глазах по-настоящему. Не спонтанно, а осознанно. — Ее улыбка стала шире, оскалом. — Разденься. И ложись. Пора начинать наш… первый настоящий эксперимент. Не волнуйся, — она добавила, видя мой ужас, — я буду контролировать процесс. До последней капли твоего пота… и крови.