Ее монолог лился непрерывным потоком тревоги, восторга и паранойи. Аспид в моей голове фыркнул.
«Слушаешь эту трескотню? — мысленно усмехнулся он. — Как белка в колесе. Века проходят, а они все те же: платья, белье, еда, ревность. Инстинкты, Лекс. Примитивные. Смешные.»
Я взял белую ладью своим ферзем. В мыслях парировал:
«Ты чего? Это же твоя дочь, по сути. Ты их создал, вдохнул силу, сделал тем, кто они есть. Они — твое отражение. Так что не смейся слишком громко.»
В голове воцарилась секундная тишина. Потом раздался низкий, задумчивый шипящий звук, похожий на кипение смолы.
«Моя? — прозвучал голос Аспида, вдруг лишенный насмешки. — Нет, мышонок. Я — их Бог. Источник. Начало. Но не отец. Они выросли в моей тени, впитали мою силу, мои… наклонности. Но их сумасшествие — их собственное. Как и твое. — Он передвинул короля, уходя от шаха. — Ты интереснее их. Гораздо. Ты… непредсказуемая игрушка. Моя любимая. И сейчас… — его голос снова зашипел с весельем, — …ты проиграл. Мат.»
На доске черный король был окружен. Вариантов не было. Я усмехнулся в тишине комнаты. Виолетта в этот момент вскрикнула, хлопнув себя по лбу:
— СВЯЩЕННИК! КТО БУДЕТ ВЕНЧАТЬ?! У НАС ЖЕ НЕТ МУЖСКИХ СВЯЩЕННИКОВ! АААА!
Я откинулся в кресле, глядя на побежденного короля, а затем — на свою невесту, мечущуюся по комнате в предсвадебном помешательстве. В голове Аспид тихо шипел от удовольствия. Игра продолжалась. И фигуры на доске реальности были куда интереснее шахматных.
Глава 19
Ледяной камень коридоров уже не давил — он принадлежал. Виолетта осталась позади, ее тревожное «Лексюша, только будь осторожен!» растворилось в гулкой тишине. Я шагал один. Но не как жертва, ведущая себя на убой. Как хозяин, возвращающийся в свои владения.
Стены, высеченные из черного базальта, дышали вековой тайной. Повсюду — змеи. Не просто орнамент. Живая символика рода. Они извивались на барельефах, впиваясь каменными клыками в мраморных грызунов. Окаймляли арки, сплетаясь в бесконечные узлы власти. Смотрели пустыми рубиновыми глазами из ниш — изваяния предков, застывшие в вечном шипении. Раньше их взгляды пробирали до костей. Теперь… они скользили по мне с молчаливым признанием.
Свечи в бронзовых змеевидных подсвечниках бросали пляшущие тени. Эти тени, казалось, кланялись глубже стражниц, замерших у проходов. Мои сапоги отдавались уверенным эхом по каменным плитам. Ни страха, ни настороженности — только благовейная тишина, сотканная из веков могущества этого места. И осознание, пронзительное и твердое, как рубин Перстня на моей руке:
Это все — мое.
Воздух был пропитан запахом воска, старого камня и едва уловимой, горьковатой силы — силы Аспида, вплетенной в саму ткань замка. Я вдыхал его полной грудью. Это был мой воздух. Мои коридоры. Мои змеи. Моя власть, выкованная в подземном аду и признанная ледяной Старшей Дочерью. Перстень излучал неяркое, но неоспоримое тепло, пульсируя в такт шагам. Каждый удар сердца отдавался эхом в древних стенах — здесь правит Альфа.
Я не просто шел к Амалии. Я вступал в свою вотчину. И эта готическая симфония камня, тени и вечного шипения змей была моим приветственным маршем. Страх растворился без остатка. Осталось лишь холодное, абсолютное принятие. И предвкушение. Какая маска наденет сегодня ледяная Амалия? Покорную ученицу? Расчетливую союзницу? Или в ее каре-зеленых глазах все еще будет гореть тот же немой трепет, что и в подвале, когда я забирал силу у ее "неудачников"?
Дверь. Знакомая. Черное дерево, инкрустированное серебряными головами Аспидов. Граница. Я поднял руку. Не для робкого стука просителя. Для уверенного, властного удара костяшками по твердой древесине. Звук гулко разнесся по коридору. Ответа не ждал. Просто нажал на тяжелую ручку и вошел. В свои владения. К своей… пока еще загадочной союзнице? Пленнице? Или чему-то совершенно новому, что предстояло выяснить за этим ужином.
Контраст с подвалом был разительным. Теплый свет десятка свечей в хрустальных канделябрах, мягкие ковры, запах старых книг, воска и… изысканной еды. И она.
Амалия стояла у стола, заставленного серебряными блюдами под крышками. Но не в своем привычном воинственно-элегантном наряде. Платье… Боги. Багровый бархат, облегающий каждый изгиб, как вторая кожа. Глубочайшее декольте, открывающее соблазнительные холмы груди почти до талии. Разрез сбоку — до бедра, сквозь который просвечивала нога в черном кружевном чулке и туфельке на тончайшей шпильке. Волосы, обычно собранные в безупречный пучок, были распущены, белоснежным водопадом ниспадая на плечи. Она была ослепительна. И смертельно опасна. Но не холодной расчетливостью, а… нервным блеском в каре-зеленых глазах, легкой дрожью в руках, которыми она поправляла складку скатерти.