Увидев меня, она вздрогнула, как пойманная на чем-то. Не улыбнулась. Сделала нечто невообразимое.
Она подбежала. Не плавно, не томно, а почти по-девичьи быстро. И… слегка поклонилась. Не глубокий реверанс графини, а быстрый, почтительный наклон головы. Ее пальцы, прохладные и чуть дрожащие, обхватили мою руку.
— Лекс… — ее голос звучал непривычно тихо, без привычной ледяной стали. — Добро пожаловать. Прошу… — Она повела меня не к столу, а к двум массивным креслам у камина, стоящим друг напротив друга. Между ними — низкий столик с той самой бутылкой "Слезы Аспида" и двумя бокалами. Горячие блюда дымились на большом столе чуть поодаль. — Садись… пожалуйста.
Я шел за ней, ощущая ее дрожь через тонкий бархат перчатки, которой она касалась моей руки. В голове крутилась одна мысль, ясная и нелепая: "Неужели? Серьезно? Эта ледяная стерва, эта безупречная машина власти… она изменилась? За… что? За то, что я ее грубо повалил на стол и пригрозил? За то, что показал силу? Или за этот чертов змеиный поцелуй щеки? Не может быть. Это ловушка. Должно быть. Но почему тогда она смотрит на меня не как на подопытного, а как на… на икону? Или на жертву, которую вот-вот съедят с особым удовольствием?"
Она усадила меня в кресло, ее движения были неестественно плавными, услужливыми. Потом быстро налила вина в оба бокала. Рука дрогнула, и темно-рубиновая жидкость чуть не пролилась на скатерть. Она смущенно сглотнула.
— Я… я рада, что ты пришел, — начала она, садясь напротив, но не откидываясь на спинку, а сидя на самом краю, как ученица перед строгим учителем. Ее взгляд скользнул по моему лицу, по Перстню, потом упал на собственные руки, сжатые на коленях. — После… после сегодняшнего… в подвале… — Она запнулась, подняла на меня глаза. В них не было ни злобы, ни насмешки. Было… смущение. И что-то еще. Страх? Благоговение? — Я поняла. Я поняла тебя. И твою силу. И… — она сделала глоток вина, будто для храбрости, — …и свою ошибку. Ты не пешка, Лекс. Ты… Альфа. По-настоящему. И я… я должна была увидеть это раньше.
Она говорила это искренне. Слишком искренне для Амалии. Это было жутковато. Я взял свой бокал, почувствовав знакомое тепло "Слез Аспида" и ее пристальный, почти жадный взгляд.
— Ошибка? — переспросил я спокойно, вращая бокал в руке. Рубин Перстня ловил отблески огня. — Какая именно? Что пыталась разбудить мою силу стрессом? Или что назвала людей, в которых течет твоя же кровь, пусть и искаженная, "списанным материалом"?
Она вздрогнула, как от пощечины. Щеки залил румянец.
— В-все, — прошептала она. — Все было ошибкой. Я смотрела на тебя… на всех… как на ресурс. Как на переменные в уравнении силы рода. Но ты… ты показал не силу. Ты показал власть. Другого рода. — Она посмотрела мне прямо в глаза. — Ты не просто принял дар Аспида. Ты… подчинил его. Даже в том… в том уродце. Ты забрал искаженную силу и вернул ему человечность. Этого… этого не должно быть. Это… — она искала слово, — …божественно.
В ее голосе звучал трепет. Настоящий. Как у адепта, узревшего чудо. "Черт возьми," — подумал я. — "Ее действительно завел не факт, что я ее повалил. Ее завело то, как я это сделал, и что я сделал потом. Сила. Чистая, жестокая власть над самой сутью их дара. Вот что для нее — афродизиак."
— И что теперь, Амалия? — спросил я, отпивая вина. Оно обожгло горло, разливаясь теплом. — Ты собралась передавать мне "бразды правления"? Или просто хочешь изучить феномен поближе? Записать в свою книжечку? Сделать пару… интимных замеров?
Она не смутилась. Наоборот, ее каре-зеленые глаза загорелись знакомым холодным интересом, но теперь смешанным с тем самым странным благоговением.
— И то, и другое, — ответила она честно, ее губы тронула тень улыбки. Она наклонилась вперед, и бархатное декольте открыло еще больше соблазнительной кожи. — Но сначала… ужин? И разговор. О настоящей власти. О том, как управлять этим змеиным гнездом. О том… — ее голос стал тише, интимнее, — …как нам обуздать моих сестер. Особенно ту, что сейчас, наверное, рвет на себе волосы и выбирает между кружевным и кожаным бельем на вашу… свадьбу. — В ее глазах мелькнул знакомый огонек насмешки, но без прежней злобы. Скорее… солидарность. — У нас с тобой, Лекс, теперь общее дело. И общие враги. Интересно, не правда ли?