Взгляд как-то сам собой остановился на длинном деревянном ящике, стоящем вертикально с закрытой крышкой позади кресла Нельсона за обеденным столом. Адмирал подошел к нему, подержался за крышку и хмуро улыбнулся, вспомнив слова капитана Галлоуэлла, приславшего ему сей подарок после битвы при Абукире. «Мой лорд! При сем посылаю вам гроб, изготовленный из куска главной мачты «Ориента». Когда вы устанете от жизни, вас смогут похоронить в одном из ваших трофеев».
Подарок ему понравился, он похлопал по гробу и подумал, что немного истинных друзей понимают его роль. Вот Эмма Гамильтон, Трубридж да этот оригинал Галлоуэлл, а ведь его в стране многие считают выскочкой и нахалом. И все-таки лучше служить неблагодарной стране, чем отказаться от своих идеалов, ибо путь чести приведет в конце концов офицера к славе, к достижению его целей.
Еще раз подумал: «Нет, ни славой, ни лаврами, ни территориями ни с кем делиться не стоит». Потом вдруг понял, что не только козни русского адмирала беспокоили его в эти дни. Ночью видел какое-то месиво из кровавых пятен и частей тела, слышал хруст костей, стучали в голове молоточки, сыпались «больные» искры, слышались стоны, крики о помиловании. Конечно, он был беспощаден к врагу, но что толкнуло его летом 1799 года к отмене соглашения, которое подписали с республиканцами его капитан Фут, кардинал Руффо и русский англичанин Белли? Он и сам до конца не ответил бы.
Презрение к французам у англичан воспитывалось с молоком матери. Он ненавидел этих гнусных безбожников, их республиканские пороки, а Фут заключает от имени Англии перемирие. С кем? С негодяями. Он отменил решение. Ничего не подозревающие республиканцы вышли из крепости, где оборонялись до перемирия. Сложили оружие на набережной и начали погружаться на корабли, которые по соглашению должны были отвезти всех в Тулон.
Вдруг их окружили команды английских военных моряков и неаполитанских королевских гвардейцев, которые и годились-то только для расстрела безоружных, и погнали в тюрьмы. Вот тут-то и началась вакханалия. Знатные люди, аристократы, роялисты, что несколько раз прощались со своими имениями и богатствами, решили отомстить за страх. Пленных вытаскивали из строя, бросали под ноги, разрывали на куски, прибивали гвоздями к столбам, жарили на углях, забивали камнями. Кровь залила улицы; ее ручейки стекали к еще пустому королевскому дворцу. Сам король Фердинанд был тогда еще на Сицилии, а его «канальи» уже действовали. Они скупали за бесценок имущество живых и мертвых республиканцев. Конечно, сразу появились новые жертвы. Ибо когда, как не сейчас, можно было отомстить строптивому соседу, сопернику-негоцианту, гордому музыканту, да к тому же заполучить часть его имущества.
Пожалуй, он и сам немного смутился, когда Трубридж с упреком сказал, что сорок тысяч семей в Неаполе оплакивают своих кормильцев. Да, да! Нельзя же оставить королевство без налогоплательщиков. Но он не допустит республиканской заразы здесь, на юге Италии. Пусть не любят его, пусть говорят о позорных страницах его жизни, пусть. Но зато Англия твердо, ну, по крайней мере, основательно, стоит здесь, и ее враги боятся ее гнева.
Вот и несколько дней назад устоял под вопросительным взглядом Эммы Гамильтон, недоумением некоторых капитанов и отдал приказ повесить коммодора неаполитанского флота князя Франческо Караччиоло. Тот посмел осудить короля за бегство в Палермо и перешел на сторону республиканцев, возглавив их флот.
Нельсон не мог позволить остаться безнаказанной измене, не мог помиловать республиканца. Какая-то болезненная сила ненависти и беспричинной злобы толкала его, торопила, не давала остановиться в своем решении. И он не разрешил отложить смертный приговор коммодору на сутки, как положено, чтобы тот приготовился к уходу из этого мира.
Приказал собрать английские корабли вокруг неаполитанского брига «Меркурий», где вершился суд. Пусть все видят церемонию гибели изменника. Многие не понимают, как важна церемония: торжественная, траурная, величальная, погребальная, уводящая из этого света. На церемонии много держится и долго будет держаться в Англии.
Караччиоло вывели на палубу. Снасти, реи английских кораблей усеяли замершие матросы. Зрелище, когда вешают князя, не частое. Зачитали приговор. Выстрелила пушка. Раздробили воздух барабаны, и князь Караччиоло взметнулся на рее.
Из Палермо следом за армией кардинала Руффо прибыл и король, однако с английского корабля он не спустился. А мог бы, ведь он заядлый охотник – король Фердинанд. В Неаполе везде гремели выстрелы, устраивались засады, шла большая охота на подданных, усомнившихся в его королевском всесилии. Сейчас они плакали кровавыми слезами, расплачивались за призрачную свободу, поманившую их из далекой Франции. Смерть витала над Неаполем. И творцы ее – Нельсон и Фердинанд – хмуро всматривались с флагманского корабля эскадры в город.
– Мой бедный Неаполь! Что с ним сделали? – вытер слезу Фердинанд.
Нельсону чудился упрек за то, что он подтолкнул тогда, в ноябре прошлого года, неаполитанцев против Франции, на атаку против Рима. «Лучшая армия» Европы, как убеждал себя адмирал, разбежалась, как только столкнулась с регулярной армией французов. Королевскую чету он тайно вывез на Сицилию, а в Неаполь вступили войска Директории. То был удар по авторитету Нельсона. Абукир уходил в прошлое, вперед выступала итальянская катастрофа.
Может, жестокостью своей и мстил он судьбе за столь опасное испытание, за то, что еще раз убедился: сухопутная стратегия не для него, он не готов воевать на суше…
– Святая Мадонна! Поднимите меня! – раздался крик снизу, от моря. – Я должен все сказать самому королю!
Фердинанд посмотрел с вопросом на Нельсона, когда подбежал, рапортуя, дежурный офицер и ничего об этом не сказал.
– Пусть поднимут, – коротко бросил адмирал и пошел к противоположному борту, откуда и раздавались пронзительные крики. Рыбак в выцветшей рубахе, с седой неопрятной бородой пал на колени перед королем.
– Он возвращается, ваша светлость! Он идет сюда!
– Кто? О чем бормочешь ты, глупый старик?
– Он плывет сюда! Он возвращается! – дико вращая глазами, прижимая руки к груди, повторял рыбак.
– Безмозглый болван, говори ясно! Иначе я выброшу тебя за борт!
Старик закрыл глаза, собираясь с силой, и, охватив голову руками, как бы защищаясь от удара, выдохнул:
– Караччиоло! Князь плывет сюда.
– Что? Что ты болтаешь, негодяй?! Какой Караччиоло? – Фердинанд с напряжением посмотрел вдаль, а затем на Нельсона. – Он говорит, что Караччиоло движется сюда.
Нельсон криво усмехнулся, взглянув на море. Оно было чистое, и лишь примерно на расстоянии полумили плавал какой-то шар.
– Вышвырнуть мерзавца! – спокойно сказал адмирал. – Он сумасшедший.
Но Фердинанд уже занервничал, руки у него беспокойно заходили по золоченым пуговицам, задергали ленты орденов.
– Успокойтесь! Там никого нету. – И адмирал поднес к глазам Фердинанда подзорную трубу.
Король вскрикнул и стал тихо оседать, крестясь и бледнея.
– Караччиоло! Он плывет сюда…
Нельсон, ничего не понимая, с некоторой тревогой стал шарить трубой по волнам. И о ужас! Когда набежавшая волна схлынула, он увидел Караччиоло, с его густой шапкой волос, который двигался стоя к кораблю. Горацио ничего не боялся в жизни, страха не ведал. Но, как любой моряк, был суеверен и дьявола старался не гневить.