В ее словах чувствовалась нерешительность.
– Та-ню-ша, а мы, случаем, не заблудились?
– Идем мы правильно… – ответила она, правда, с небольшой задержкой.
Со склона, нависающего над ними, вдруг донесся сильный шорох. Танюша вскрикнула и прижалась к нему.
– Я боюсь… здесь гиблое место…
Голос ее дрогнул:
– У подошвы этого склона фашисты расстреляли и наспех захоронили много наших солдат. Поисковики вывезли целую машину косточек несчастных. По ночам здесь видели призраков в солдатских пилотках.
Гулким эхом по щели прокатился истошный плач. По спине садануло холодком. Танюша крепче прижалась к нему. Он инстинктивно охватил ее руками, успокаивая севшим голосом.
– Давай возьмемся за руки, не бойся, пошли вперед, – решился он на инициативу.
На склонах загорались и пропадали блуждающие огоньки. Совсем рядом схватилось заунывным хором. Шуршание и горящие фосфором глаза преследовали их на протяжении всего движения до выхода на открытое место.
Теплые потоки воздуха поднимались от нагретой за день земли, бросая вперемешку с ним тянущий откуда-то сверху холодок. Танюша приободрилась: она протянула руку, показывая на выплывающий черный силуэт строения. Разом, как по решительной отмашке дирижера, тишину взорвал хор сверчков, вернувший в один миг ощущение детства и близкого счастья. Не размыкая рук, они подошли к обвисшей проволочной изгороди, за ней – зловещая тишина и ни малейшего признака жизни.
– Придержи проволоку – сгоняю на разведку, – приказала она, становясь прежней решительной Танюшей.
Он подчинился: приподнял колючую преграду, позволяя ей протиснуться сквозь нее. Она сделала это ловко: юркнула, оставив его наедине со своими мыслями. Он слышал отдаляющуюся уверенную поступь ее шагов. Небосвод за холмом осветлился желтым заревом поднимающейся луны. Танюша растворилась в полумраке. Беспечно перекликались сверчки, недалеко сзади затянули «заунывную» шакалы. Он не выдержал и прокрался к строениям – тихо окликнул. В сараюшке что-то стукнуло – ему показалось: пискнул сдавленный голос. Припав к земле, он затаил дыхание. Рука инстинктивно зашарила по земле в поиске орудия защиты. С увесистым камнем наперевес – первое, что нашла ладонь, приблизился вплотную к стене строения и позвал громче:
– Танюша, ты где?
Дверь занудно скрипнула, откинувшись на петлях. За спиной вставала луна, выхватывая из мрака унылые заброшенные строения. Собственная причудливая тень, напоминающая знаменитого «сеятеля», пересеклась с линией черного проема двери. Близко над ухом прошуршало, многоголосо пискнув.
– Танюша, ау!… – перевел он дух и крепче сжал в руке камень.
Она вышла из проема двери медленно, как изваяние, – на полпути к нему прыснула.
– Ты хотел победить летучих мышей? – спросила она, откровенно рассмеявшись.
Разглядев его серьезное лицо, она поняла, что переиграла и смело подошла вплотную:
– Ого-го, как подколачивает, испугался? За меня?
Он понял, что это ее легкая месть за проявленную слабость. Трепетность, с которой она преподнесла свой женский протест, не оставили в нем места для вспыхнувшей было злости.
Они провели ночь, приткнувшись вначале спинами, накрыв ноги непонятного происхождения жестким рядном. Тянущая из щелей прохлада не мешала витающим в ночных облаках мыслям. Попискивали непуганые полевки, изучая их неизвестное происхождение. Как выяснилось, рядном оказался старый брезент – он стоял шатром над их головами.
…Пробудились одновременно – он почувствовал это по дрогнувшей на плече руке, но она продолжала оставаться в том же положении, как, впрочем, и он, пока солнце не стало необратимой очевидностью нового дня. Когда ее веки открылись, их тайна перестала быть сказкой. Не удержавшись, он поцеловал в сложенные по-детски, лишенные прежней властности губы. Она не отпрянула, не оттолкнула его.
…Снова он посетил эти места через десяток лет. Разруха и сепаратизм не коснулись безжизненных холмов. Он приехал весной, когда их склоны покрылись засильем желто-красных тонов. Все так же в небе рыскали ненасытные шуры. В прозрачном воздухе, казалось, совсем близко висели белые изваяния некогда прекрасного подводного царства.
Уже состоялась жизнь, трудная и интересная: военные репортажи, ранения, потери друзей, тревоги – не состоялось семьи. Он так и не смог повторить ощущения той незабываемой крымской ночи. Танюша продолжала жить в старом родительском доме. Она ничуть не изменилась, если не брать в расчет грусть, умноженную на молчаливость. Он был рад счастью увидеть ее свободной, не обремененной памятью иной, чем та, что спаяла их навсегда той незабываемой крымской ночью.