«Работал там, несомненно, снайпер высшего класса: такие наперечет, и мы его, конечно же, вычислим, — продолжал он. — Чтобы звук выстрела не донесся до места убийства, стрелять надо было минимум метров с трехсот — а там из подходящих позиций только Биг-Бен, который сейчас обшаривают по квадратным дюймам мои парни. Да приплюсуйте сюда еще и начавшиеся сумерки… — (Как видите, Холмс, наши с Кэмпбеллом мысли двигались по одной траектории.) — Разрывная пуля же, извлеченная из грудной клетки графа в больнице Святого Варфоломея — это истинное произведение ювелирного искусства. Остроконечная безоболочечная винтовочная пуля калибра 7.62 из чистого серебра, с крестообразным надрезом головной части и экспансивной полостью, заполненной ртутью: поистине ужасающая штука! Всё это и вправду смахивает на придумки хитроумного маньяка из романов… Кстати, граф, которому пуля разворотила все внутренности, умудрился успешно перенести операцию и скончался лишь по ее окончании. Какая-то и вправду нечеловеческая живучесть, хех!»
«А теперь сложим эти факты воедино, доктор, и положение ваше станет крайне незавидным. Если письмецо это — ваше (сказочку про то, что вы его только что нашли, мы и рассматривать не станем, для экономии времени), то вы оказываетесь единственным, кто знал точно, где и когда граф окажется вне своего неприступного особняка; соответственно, вы и подвели его под снайперскую серебряную пулю — больше некому. Соучастие в убийстве тут пойдет однозначно: петля — не петля, но лет десять каторги вам обеспечены.
А вот если вы — лишь связной, а автор письма — ваш друг Шерлок Холмс — это же и так всем понятно, зачем нам играть в прятки? — то ситуация волшебным образом меняется. Главное — она больше ничем не грозит никому из вас: да, Холмс пытался продать графу собранную им информацию, но опоздал со своим предупреждением. Круг посвященных сразу расширяется, где-то в той цепочке произошла утечка, где — мы выясним со временем; но сам-то он в момент покушения пребывал у нас под стражей, — (так я узнал о вашем аресте, Холмс), — так что алиби у него стопроцентное. И вы один сейчас можете помочь своему другу!»
— О, майор Кэмпбелл бывал весьма убедителен в амплуа не только злого следователя, но и доброго, — усмехнулся Холмс.
— Да, всё это звучало убаюкивающее логично, — согласился Ватсон. — Только вот с этим «Помогите своему другу» он чуток переборщил… Так что я решил твердо стоять своем — как и обещал вам: повторил, что письмо то мною найдено, и это мое первое и последнее слово.
После чего мне пришлось познакомиться… э-ээ… с некоторыми достижениями современной электротехники… До меня доходили смутные слухи, будто эти ребята практикуют подобное в Ирландии, с тамошними сепаратистами, но чтоб вот так вот — в Вестминстере, на полдороге между Аббатством и Уайтхоллом!.. Впрочем, что я вам объясняю, Холмс: вы ведь провели в обществе майора Кэмпбелла заметно больше времени, чем я.
— Не будем слишком строги к майору, Ватсон, — отмахнулся тот. — Пару лет назад, в Дублине, некая очаровательная ирландка всадила ему три пули в живот — раздробленный позвоночник и инвалидное кресло до конца жизни… А вот ваше мужественное молчание спасло тогда нас обоих от крупных неприятностей. Мы продержались, отрицая всё на свете, пока Майкрофт не выцарапал-таки нас из подвалов Кэмпбелла: добился передачи дела из Секретной службы — «как явно заинтересованной стороны», конец цитаты — в патриархальный наш Скотленд-Ярд; где расследование тихо скончалось. И это избавило меня тогда от необходимости прибегнуть для вашего спасения, доктор, к вот этому «Ultima ratio regum — последнему доводу королей», в самом что ни на есть буквальном смысле.
С этими словами Холмс, подойдя к каминной полке, достал четвертушку плотной голубоватой бумаги с водяными знаками в виде львов с единорогами и протянул ее доктору. Текст записки был краток и выразителен: «Что сделано подателем сего, сделано по моему приказу и на благо Британии. Эдуард».
— Господи, — изумился Ватсон, — я и не подозревал, что такие средневековые ордера могут существовать в нашем — двадцатом — столетии!