Правда, что в некоторых важных отношениях Российская и советская империи отличались от великих европейских империй XIX–XX вв. Они не были типичными экономическими империями, которые эксплуатируют колонии ради процветания метрополии и правят, сохраняя разделение между европейцами и коренными народами. Россия всегда была военно-политической империей, приобретавшей колонии для расширения своего периметра безопасности и увеличения своей политической и военной мощи в мире. В этом она более похожа на Византийскую, Оттоманскую или Австро-Венгерскую империи. Российская/советская правящая элита была открыта для знати из колониальных провинций, и эта поистине «интернациональная номенклатура» сообща и жестоко эксплуатировала, обирала и подавляла все народы империи, и нередко поступала с этническими русскими более сурово, чем с другими этносами.
Чтобы загладить подобное обращение с крупнейшей этнической группой империи, элита всегда расточала похвалы русскому народу и на словах ставила его над всеми другими нациями. Советский Союз нередко именовался «Россией» или даже «Русью», а за границей всех его граждан обычно называли «русскими», к неудовольствию представителей других этнических групп. В действительности же космополитичная элита всегда презирала простых русских людей, считая их ленивыми пьяницами и обращаясь с ними как с дешевой рабочей силой и ничего не стоящим «пушечным мясом».
Существование как царской, так и советской империи зиждилось на четырех неотделимых друг от друга столпах. Первый — авторитарный или тоталитарный, жестко дисциплинированный политический режим, правивший посредством подавления и устрашения. Второй — колоссальная военная мощь, значительно превышающая экономические ресурсы страны и усиливающаяся в ущерб всем остальным функциям государства и благосостоянию народа. Третий — в высшей степени централизованная и в основном управляемая государством экономика, работающая на военную мощь и потребности бюрократического истеблишмента. Четвертый — мессианская идеология, призванная узаконивать и оправдывать остальные три столпа имперского могущества.
Неотъемлемым элементом этой идеологии была одержимость идеей безопасности и непрекращающейся борьбы против внешних и внутренних угроз и заговоров. Частично она основывалась на реальном и суровом историческом опыте, но со временем стала необходимым самодавлеющим условием существования режима. Поддержка и легитимизация этого режима и мессианская идеология требовали дальнейшего расширения периметра границ империи, в ходе его истощая национальные экономические и людские ресурсы, порождая новую уязвимость и недовольство внутри страны, укрепляя страх и враждебность других наций. В результате навязчивая идея о внешних и внутренних угрозах в течение долгого времени была самореализующимся пророчеством российской/советской идеологии, политики и стратегии.
В этом смысле Советский Союз действительно был преемником Российской Империи, унаследовав (после перерыва нескольких лет гражданской войны и метаний 1921–1925 гг.) все ее фундаментальные экономические и политические черты в самых жестких и доведенных до крайности формах, сменив лишь внешнюю атрибутику, официальную религию и принцип престолонаследия. Именно поэтому современные российские коммунисты, провозглашая себя преемниками «руководящей и направляющей» партии советского народа, — безжалостно истреблявшей в течение 70 лет религию и любые следы монархии, — ничтоже сумняшеся сделались рьяными приверженцами православия и имперско-монархических традиций. За исключением фундаменталистов анпиловского толка, большинство нынешних коммунистов вместе с националистами всех мастей вполне согласны с идеей возрождения России как православно-авторитарной экспансионистской державы. И, кстати, их сакраментальная доктрина восстановления СССР имеет гораздо больше неоимперскую, чем советско-коммунистическую направленность.
Неудивительно, что в силу названных особенностей союзниками и подопечными СССР, как правило, были наиболее авторитарные, деспотичные и милитаризованные режимы (начиная с гитлеровской Германии в 1939 г. и заканчивая китайской, северокорейской, эфиопской, кубинской, ливийской и иракской диктатурами в 50-80-е годы). Единственным исключением была коалиция СССР с западными демократиями в борьбе против фашистских держав в 1941–1945 гг. В силу той же закономерности демократические государства обычно были для Советского Союза врагами или, в крайнем случае, союзниками поневоле (Финляндия). Советская внешняя политика никогда по-настоящему не признавала верховенства международного права или моральных норм как таковых для поведения на международной арене. Эти правила соблюдались лишь постольку, поскольку они соответствовали геополитическим, военным или идеологическим целям СССР, или же использовались для оправдания его акций. Ни один представитель советской правящей элиты не был наказан или хотя бы подвергнут критике за нарушение этих норм или пренебрежение ими ради прагматических государственных интересов. Игнорирование права и опора на силу, практиковавшиеся внутри страны, определяли и ее поведение во внешнем мире.
Именно поэтому отношения СССР с Западом всегда были чреваты антагонистическими противоречиями и несовместимостью. Недолгие периоды разрядки в середине 50-х, начале 60-х и начале 70-х годов были вызваны взаимным страхом перед ядерной войной, но поиски сближения всегда носили тактический и поверхностный характер. Кроме того, подобное сближение, предполагающее большую открытость и контакты с внешним миром, немедленно порождало опасность внутренней эрозии режима, что провоцировало откат назад и быстрое возвращение к холодной войне. Лишь однажды, в начале 90-х годов, советское руководство удержалось от следования этому стереотипу попятного движения. Результат хорошо известен.
Справедливости ради следует признать, что США и Запад в целом в своей внутренней и внешней политике не были столь безупречны, как склонны утверждать сейчас некоторые западные идеологи и их безоглядные российские эпигоны. Жестокое применение военной силы, тайные операции, нарушение норм международного права и морали были нередким явлением в западной политике на протяжении десятилетий «холодной войны». И все же это были скорее издержки глобального соперничества, чем естественная экстраполяция поведения внутри страны на внешний мир. Они были скорее исключением (хотя и нередким), чем общим правилом, и во многих случаях разоблачение их вело к большим скандалам, отставкам, падению правительств и уголовному преследованию виновных. Такая внутренняя реакция, какую вызвали Уотергейт, бойня в Сонгми, сделка Иран-контрас, была бы немыслима в Советском Союзе. И это одна из главных причин, почему Запад пережил окончание «холодной войны», а Восток — нет.
И тем не менее «особые» российские черты не коренятся таинственным образом в «русской душе», а являются следствием социальных и политических условий исторического развития страны. Многие схожие черты были в определенные периоды истории типичны для Германии, Италии, Испании, Португалии, Греции и даже Франции. И все же европейский характер этих стран никогда не ставился под сомнение.
«Русская идея», или «русская миссия», была результатом внутренней эволюции России и ее взаимодействия с другими народами и государствами. Ее определенно не найти на Руси IX века, и она выглядит совсем по-разному в Русском государстве XVII в., в Российской империи XVII–XIX вв. или в доктринах ее сторонников в нынешней Российской Федерации.
Исторически «русская идея/миссия» была во многом необходимой психологической опорой на протяжении столетий жертв и борьбы за национальное выживание против реальных угроз. Отчасти эта философия была типичной для колониального сознания нации, распространяющей цивилизацию на менее развитые в экономическом и техническом отношении народы. Частично она служила утешением, как бы компенсацией за относительно низкий уровень жизни, лишения и отсутствие многих элементарных удобств, присущих европейскому образу жизни. Такое психологическое оправдание трудностей, порожденных централизованной милитаризованной экономикой и неэффективной бюрократией, требовалось более всего для того, чтобы примирить в сознании русских людей их страдания и вечные лишения с огромными пространствами, колоссальными природными ресурсами их страны и талантами ее великого народа (мол, все равно «умом Россию не понять»). Наконец, духовные искания и метафизические ценности были необходимым выходом для интеллектуального потенциала нации в условиях, когда свобода политической деятельности или экономического предпринимательства была жестко ограничена реакционным правящим режимом.