Но история России знает и еще одно нарушение традиции: в XV веке великий князь Московский Иван IIΙ назначил своим наследником не строптивого сына Василия, а послушного внука Дмитрия. И хотя позже великий князь передумал и все-таки передал престол Василию III — будущему отцу Ивана Грозного, тем не менее прецедент был. Именно на него и обратил внимание Петр, издавший в 1722 году уникальный в русской истории закон — «Устав о наследии престола», сыгравший свою роковую роль в череде дворцовых переворотов XVIII века. Ссылаясь на прецедент с Иваном и Дмитрием, Петр вводит в «Устав» юридическое положение, которое узаконило неограниченное право российского императора назначать наследника из числа своих подданных и при необходимости изменять свой выбор: «Ежели Е.в. всей своей высокой воли и по нем правительствующие государи российского престола кого похотят учинить наследником, то в их Величества воли. А ежели же и определеннаго в наследники, видя какия непотребства, паки отменить изволят, и то в их же Величества воли да будет…» 3 Поэтому можно сказать, что «Устав» стал крайним выражением безграничной власти российского самодержца. Но Петр издал «Устав» не из прихоти или каприза — этому предшествовала подлинная драма в семье царя.
После того как погиб царевич Алексей Петрович, официальным наследником престола был провозглашен «наследственный благороднейший государь-царевич» Петр Петрович — сын Петра Великого и Екатерины, родившийся в октябре 1715 года, почти одновременно с сыном царевича Алексея — Петром Алексеевичем. Однако в апреле 1719 года наследник внезапно умирает, не прожив и четырех лет. Таким образом, единственный (кроме самого Петра I) мужчина в роду Романовых — великий князь Петр Алексеевич, внук Петра I, становится согласно традиции и общественному мнению естественным наследником престола.
Петр этого допустить не мог — он опасался, что приход к власти внука может нанести удар по тому делу, которому он посвятил всю жизнь, то есть по преобразованиям, врагами которых были и сам покойный царевич Алексей, и все его окружение из ненавистного царю рода Лопухиных — родственников Евдокии Лопухиной. Именно поэтому Петр и решается издать «Устав о наследии престола», который в корне ломал традиционный принцип преемственности и, стало быть, позволял лишить великого князя Петра Алексеевича права на престол. Вскоре Петр предпринял действия, которые были поняты многими наблюдателями как свидетельство его намерений завещать престол своей жене, — в мае 1724 года он собственноручно возложил на голову Екатерины Алексеевны императорскую корону.
В манифесте о короновании Екатерины, обнародованном еще в ноябре 1723 года, обоснованием этого торжественного и невиданного на Руси акта выдвигалась традиция христианских государств, и особенно Византии. Кроме того, в манифесте подчеркивалась особая роль Екатерины «как великой помощницы» в тяжких государственных трудах царя, ее мужество в сложные моменты царствования. Петр объявлял о коронации своей супруги «данной нам от Бога самовластию», что напрямую перекликалось с главной идеей «Устава о наследии престола» 4.
Однако осенью 1724 года началось дело камергера Екатерины Виллима Монса, уличенного в близости с императрицей, и Петр, жестоко расправившись с фаворитом своей жены, никаких дальнейших шагов для упрочения права Екатерины на престол (публичное провозглашение наследницей и прочее) не предпринял.
Болезнь, которой он страдал много лет, была мучительна, но не казалась ему смертельной. У Петра было затрудненное мочеиспускание, которое, согласно заключению современных специалистов, явилось следствием аденомы предстательной железы или стриктуры уретры, как результат воспалительного процесса в мочеиспускательном канале5. Привыкнув к болям и чувствуя периодически облегчение после мучительных операций с зондом, Петр, возможно, не думал, насколько близко он подошел к смертельной грани — в организме уже пошел необратимый процесс отравления. Можно лишь предположить, что, понимая в целом серьезность положения, Петр был полон внутренних колебаний и сомнений, и эти нравственные терзания в сочетании со страшной физической болью сделали его последние дни на земле необычайно мучительными…
Часы агонии царя стали решающими для судьбы трона. Как написали бы в старинном романе, «скипетр выпал из холодеющей длани нашего ироя, и к нему потянулись две жадные руки». Собственно, так и было: пестрая толпа придворных и генералов делилась на две основные «партии» — сторонников Петра Алексеевича младшего и сторонников Екатерины. Раскол этот был неизбежен. В течение всего царствования Петра ему противостояла политическая оппозиция. Если в начале его правления, во время неудачного мятежа стрельцов, она в буквальном смысле потеряла много голов и долгое время себя не проявляла, то к середине 1710-х годов оппозиция воспрянула духом, глядя на своего лидера — наследника престола царевича Алексея.
Дело царевича Алексея, начатое в 1718 году в специально созданной для этой цели Тайной канцелярии, вскрыло довольно широкий круг лиц из тогдашних верхов, напрямую связанных с царевичем или ему сочувствовавших. По этому делу помимо ближайшего окружения Алексея проходили генерал князь Василий Владимирович Долгорукий, сенаторы Михаил Михайлович Самарин и князь Дмитрий Михайлович Голицын, сибирский царевич (хан) Василий, граф Петр Матвеевич Апраксин. Алексей на допросах под пытками выдал еще многих других сановников, симпатизировавших ему. Их оказалось столько, что Петр не решился раздвигать рамки следствия, надеясь, по-видимому, жестокими казнями «ближних людей» царевича заставить многих надолго прикусить языки.
Решение судьбы сына «самодержавный демократ» Петр Великий передал судебной коллегии, состоявшей из высших гражданских и военных чинов, желая выказать лицемерную в данном случае беспристрастность и объективность, чтобы неизбежным суровым приговором не шокировать европейское общественное мнение и своих подданных. Смертный приговор царскому сыну подписали 127 человек, начиная со светлейшего князя А. Д. Меншикова и кончая подпоручиками гвардии. Санкционировав казнь царевича, правящая верхушка России оказалась связанной круговой порукой, коллективной ответственностью не только перед своим монархом, но и перед историей и потомством. Но все же корни оппозиции уничтожены не были, и в ночь смерти Петра они дали побеги.
Имя сына казненного царевича стало знаменем группировки родовитой знати. В нее вошли старинные фамилии Долгоруких и Голицыных, представители которых стояли на высших ступенях власти. Во главе «партии» великого князя Петра были незадолго перед этим помилованный Петром В. В. Долгорукий и сенатор Д. М. Голицын. Как сторонники великого князя проявили себя также президент Военной коллегии князь А. И. Репнин, граф П. М. Апраксин, граф И. А. Мусин-Пушкин.
Приближавшаяся смерть императора сама по себе усиливала позиции сторонников его внука. И они не преминули этим воспользоваться. Граф Г. Ф. фон Бассевич, советник Голштинского герцога Карла Фридриха, — свидетель и участник событий — писал в мемуарах, что, пока императрица обливалась слезами у постели умирающего, «в тайне составлялся заговор, имевший целью заключение ее вместе с дочерьми в монастырь, возведение на престол великого князя Петра Алексеевича и восстановление старых порядков, отмененных императором и все еще дорогих не только простому народу, но и большей части вельмож» 6.
Думаю, что в данном случае Бассевич (во имя весомости одержанной «партией» Екатерины победы) сильно преувеличивал намерения «бояр» вернуться к старым, допетровским порядкам, но желание многих знатных персон возвести на престол внука Петра I, великого князя Петра Алексеевича младшего, очевидно. Именно об этом говорили в своем кругу «бояре» и все недовольные грядущим — в случае воцарения Екатерины — всевластием Меншикова. Помимо прямого возведения великого князя на престол обсуждался и всплывший впоследствии компромиссный, промежуточный вариант решения проблемы наследования, при котором императором провозглашался Петр Алексеевич, а регентом при нем Екатерина.