Но с конца 1940-х годов, когда колонии одна за другой отпадали от колониальных империй, возникла необходимость интегрировать феномен независимости в существовавшие теоретические построения, а также определить характер отношений с новыми странами. Опыт Китая снова стал одним из определяющих моментов советской политики. В 1949 г. китайские коммунисты вышли победителями в гражданской войне и, разбив Гоминьдан, словно подтвердили верность сталинского подхода. Сталин приветствовал такое развитие событий и призвал китайских товарищей работать в других странах Азии. На Совещании коммунистических и рабочих партий, состоявшемся в Венгрии в 1949 г., только победа КПК и создание Китайской Народной Республики были упомянуты в связи с национально-освободительным движениeм. Декларировалось также, что СССР является «решительным врагом политики национального и расового угнетения» [20] .
Но колонии далеко не всегда освобождались по китайскому образцу или по коминтерновскому сценарию. Признать теорию неверной было невозможно – значит что-то не так должно было быть с самими освобождавшимися странами. Поэтому поначалу советские теоретики антиколониализма и приветствовали их появление без фанфар.
Если колония пришла к независимости не под руководством рабочего класса, то независимость ее, по словам историка Е. М. Жукова, была «формальной» или «иллюзорной». «Колониальное положение, т. е. прежде всего, экономическое порабощение страны империализмом, вполне совместимо с ее формальным равноправием и даже с „независимостью“», – писал он в 1949 г. [21] В качестве примеров такой «иллюзорной» независимости он приводил Бирму и Индию.
Идея о неподлинной независимости была развита В. А. Масленниковым, одним из главных специалистов по теории национально-освободительного движения после войны. Четырьмя годами позже, в 1953 г., он писал: «… одним из таких маневров [правящих классов метрополий. – А. Д., И. Ф. ] является фиктивное предоставление колониям независимости. Предоставляя так называемую независимость, империалисты привлекают к власти наиболее продажные слои помещиков и буржуазии и через них подавляют национально-освободительное движение и усиливают колониальную эксплуатацию» [22] .
Как и в 1930-е годы, вооруженная борьба считалась наиболее предпочитаемой формой антиколониализма, поскольку в теории она неизбежно должна была привести освободившиеся колонии в социалистический лагерь. После войны об этом стали писать даже откровеннее [23] . Независимость Индонезии и Вьетнама считалась подлинной, потому что эти страны завоевали ее в вооруженной борьбе. Но в конечном итоге главным фактором, определявшим отношение СССР к новым независимым странам, была не их революционная история, а степень их близости к социалистическому лагерю. Эти положения оставались в арсенале советской политики и в 1970-е и в начале 1980-х годов.
К середине 1950-х годов ситуация кардинально изменилась и в самом СССР, и в мире. Китайские события, набиравшая темпы деколонизация и революционный характер этого процесса, увлеченность многих политиков освобождавшихся стран социалистической фразеологией, а иногда и социалистической альтернативой, их стремление установить дружественные отношения с СССР, зарождение Движения неприсоединения, Бандунгская конференция 1955 г. и успех визитов Н. С. Хрущева в Индию, Бирму и Афганистан в том же 1955 г., проблемы США в Индокитае – все эти факторы привели советское руководство к выводу о том, что процесс деколонизации в целом, независимо от характера его в каждой стране, мог стать важным союзником социалистического лагеря в борьбе против империализма. Это был возврат к ленинской идее о том, что национально-освободительное движение было естественным союзником социалистических стран.
Более того, в ситуации холодной войны и на фоне ослабления компартий Запада деколонизация стала видеться из Москвы как преддверие краха капиталистической системы – возрождение той самой мировой революции, которая не состоялась в развитых странах Европы и Америки, но теперь шла с Востока и Юга. Даже раскол с Китаем привел не к разочарованию в революционном и союзническом потенциале национальных движений, а, наоборот, к убежденности в том, что СССР должен вести их «правильным», советским курсом, защищая от вредного китайского влияния [24] .
На ХХ съезде КПСС в 1956 г. Хрущев впервые говорил о распаде колониальной системы империализма и о становлении новых развивающихся стран как одном из признаков общего кризиса капитализма. Тогда же он впервые сказал, что в новых условиях, при существовании социалистического лагеря, гражданские войны и насильственные потрясения не являются больше необходимым этапом на пути к социализму и что теперь «могут быть созданы условия для проведения мирным путем коренных политических и экономических преобразований» [25] .