Эти факты игнорировались и царским правительством, и либеральной и социал-демократической оппозицией, и российскими реформаторами конца XX века. За это расплачивается народное хозяйство и население.
A.B. Чаянов поднимал вопрос универсальной значимости: «Одними только категориями капиталистического экономического строя нам в нашем экономическом мышлении не обойтись хотя бы уже по той причине, что обширная область хозяйственной жизни, а именно аграрная сфера производства, в ее большей части строится не на капиталистических, а на совершенно иных, безнаемных основах семейного хозяйства, для которого характерны совершенно иные мотивы хозяйственной деятельности, а также специфическое понятие рентабельности. Известно, что для большей части крестьянских хозяйств России, Китая, Индии и большинства неевропейских и даже многих европейских государств чужды категории наемного труда и заработной платы. Уже поверхностный теоретический анализ хозяйственной структуры убеждает нас в том, что свойственные крестьянскому хозяйству экономические феномены не всегда вмещаются в рамки классической политэкономической или смыкающейся с ней теории» [133, с. 114–115].
Общий вывод A.B. Чаянова таков: «Обобщения, которые делают современные авторы современных политэкономических теорий, порождают лишь фикцию и затемняют понимание сущности некапиталистических формирований как прошлой, так и современной экономической жизни» [133, с. 141].
Значение этих суждений выходит далеко за рамки только крестьянского хозяйства. Все советское хозяйство, строго говоря, сложилось как семейное безнаемное хозяйство, которого не могла адекватно описать политэкономия — наука о хрематистике. Реформа 90-х годов разрабатывалась людьми, которые не знали «анатомии и физиологии». Она нанесла хозяйству тяжелые травмы и неизбежно кончилась бы крахом, даже если бы к делу не примешивались политические и корыстные интересы. Более того, суждения Чаянова важны для постиндустриального хозяйства как в общем, так и в особенности для наукоемкого малого и среднего предпринимательства. Но эти суждения были сознательно отброшены при разработке доктрины реформ.
Надо коротко отметить и еще одно принципиальное цивилизационное отличие хозяйства России (и царской, и советской, и нынешней) от западного капитализма. Оно состоит в длительном изъятии Западом огромных ресурсов из колоний, которое было совершенно необходимым условием для возникновения и развития современного Запада. Самый дотошный историк нашего века Ф. Бродель, изучавший потоки ресурсов и всех средств жизни на Западе, писал: «Капитализм является порождением неравенства в мире; для развития ему необходимо содействие международной экономики… Он вовсе не смог бы развиваться без услужливой помощи чужого труда». По данным Броделя, в середине XVIII в. Англия только из Индии извлекала ежегодно доход в 2 млн. ф.ст., в то время как все инвестиции в Англии оценивались в б млн. ф.ст. Таким образом, если учесть доход всех обширных колоний Англии, то выйдет, что за их счет делались и практически все инвестиции, и поддерживался уровень жизни англичан, включая образование, культуру, науку, спорт и т. д.
Вдумаемся: «Капитализм вовсе не мог бы развиваться без услужливой помощи чужого труда». В контексте Ф. Броделя слово «развиваться» равноценно понятию «существовать». То есть «услужливая помощь чужого труда» есть условие выживания капитализма. Перед нами столь же очевидный факт: «Советский строй мог развиваться без услужливой помощи чужого труда». Согласно абсолютному критерию— выживаемости— из этого следует вывод: в условиях, когда страна не получает услужливой помощи чужого труда, советский тип хозяйства эффективнее капиталистической экономики. Все мы знаем, что ни СССР, ни нынешняя Россия источников чужого труда не имели, не имеют и, скорее всего, не будут иметь. Место занято!
Никоим образом не мог в России «господствовать тот же хозяйственный строй, что и на Западе». Не может и сейчас.
Заключение
Эта книга — о различиях и расхождениях между Западом и нашей родной русской цивилизацией. Для ясности многие суждения приходилось заострять, акцентировать внимание на непохожести и даже на конфликтах, оставляя в тени ценности взаимодействия. На этом пути легко перейти невидимую критическую черту и выйти из зоны здравого смысла. За этой критической чертой мы окажемся обращенными против истины, но это полбеды. Мы все сегодня поневоле политики, все думаем о том, как жить России. А политик, выпадающий из здравого смысла, становится или страшен (если силен), или смешон (если слаб). Страшный политик— куда ни шло, смешного же отбрасывают, как тряпку, свои же.