Святитель Игнатий (Брянчанинов), епископ Ставропольский (1807-1887): «Страшное дело принять обязанности, которые можно исполнить только по повелению Св. Духа, между тем как общение с сатаною еще не расторгнуто и сосуд не перестает оскверняться действиями сатаны (т. е. еще не достигнуто безстрастие). Ужасно такое лицемерство и лицедейство. Гибельно оно для себя и для ближнего, преступно оно перед Богом, богохульно»6.
«Хотя демоны, являясь человекам, наиболее принимают вид светлых Ангелов для удобнейшего обмана; хотя и стараются иногда уверить, что они человеческие души, а не бесы; хотя они иногда и предсказывают будущее; хотя открывают тайны: но вверяться им никак не должно. У них истина перемешана с ложью, истина употребляется по временам только для удобнейшего обольщения. Сатана преобразуется во Ангела светла и служители его преобразуются, яко служители правды (2 Кор. 11,14-15), сказал Апостол Павел»7.
Об умении «видеть духом» писал одному из своих духовных чад оптинс-кий старец о. Варсонофий (Плиханков, 1845-1913): «У нас кроме физических очей имеются еще очи духовные, перед которыми открывается душа человеческая; прежде чем человек подумает, прежде чем возникла у него мысль, мы видим ее духовными очами, мы даже видим причину возникновения такой мысли. И от нас не сокрыто ничего. Ты живешь в Петербурге и думаешь, что я не вижу тебя. Когда я захочу, я увижу все, что ты делаешь и думаешь. Для нас нет пространства и времени...»8
Эти слова находят неожиданное подтверждение в воспоминаниях жены известного русского мыслителя Н. П. Киреевской — с 1833 г. духовной дочери второго великого оптинского старца о. Макария (Иванова, 1788-1850). Супруг ее, И. В. Киреевский, лишь в 1846 г. «в первый раз исповедывался у него: писал же к батюшке в первый раз из Москвы в конце октября 1846-го года, сказав мне (Н. П. Киреевской — Сост.):
— Я писал к батюшке, сделав ему много вопросов, особенно для меня важных, нарочно не сказав тебе прежде, боясь, что по любви твоей к нему, ты как бы нибудь чего не написала ему. Мне любопытно будет получить его ответ. Сознаюсь, что ему трудно будет отвечать мне.
Я поблагодарила Ивана Васильевича, что он мне сказал, что решился написать к старцу и уварена была, что будет от старца действие разительное для Ивана Васильевича.
Не прошло часа времени, как приносят письма с почты и два, написанные рукою старца — одно на мое имя. другое на имя Ивана Васильевича. Не распечатывая, он спрашивает:
— Что это значит? Отец Макарий ко мне никогда не писал!
Читает письмо, меняясь в лице и говоря:
— Удивительно! Разительно! Как это? В письме этом ответы на все мои вопросы, сейчас только посланные»9.
Третий великий оптинский старец преподобный Амвросий (Гренков, 1812-1891), по словам одной из его духовных дочерей, «всегда разом схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъясняя его и давая ответ. Но в продолжении 10-15 минут такой беседы решался не один вопрос, в это время о. Амвросий вмещал в своем сердце всего человека — со всеми его привязанностями, желаниями — всем миром внутренним и внешним. Из его слов и его указаний было видно, что он любит не одного того, с кем говорит, но и всех любимых этим человеком, его жизнь, все, что ему дорого. Предлагая свое решение, о. Амвросий имел в виду не просто одно само по себе дело, независимо от могущих возникнуть от него последствий, как для лица, так и для других, но имея в виду все стороны жизни, с которыми это дело сколько-нибудь соприкасалось. Каково же должно быть умственное напряжение, чтобы разрешить такие задачи? А такие вопросы предлагали ему десятки человек мирян, не считая монахов и полсотни писем, приходивших и отсылавшихся ежедневно. Слово старца было со властью, основанной на близости к Богу, давшей ему всезнание. Это было пророческое служение»,0.
И тем не менее, пророчества о грядущих судьбах России приходилось собирать буквально по крупицам. Сказывалось чрезвычайно взвешенное, ответственное отношение на Руси к слову реченному, письменному. «Прежде, чем начинать писать, обмакните перо семь раз в чернильницу» ", — заповедовал иеромонах Нектарий (Тихонов, 1867-1928).