О, эти русские…
А потом было потом. Из тех солдат, которым посчастливилось уйти из-под Фрауштадта, был сформирован полк под началом Самуила фон Ренцеля (никому другому солдаты не подчинялись «даже и под угрозой порки и расстрела»), В августе 1706 года саксонская армия, так больше и не попытавшись драться, отступила в Австрию, где и была интернирована, однако русский полк отказался сложить оружие. После чего фельдмаршал фон Шуленбург «сложили с себя всякую ответственность за русских», а курфюрст Август заявил, что «русские должны быть переданы для удовольствия его величеству Карлу, коль скоро он того настойчиво требует». На офицерском совете было решено пробиваться в Россию, «хотя бы союзники и станут тому препятствовать». Этот поход длился шестнадцать месяцев, согласно рапорту, «через разные тракты через Бранденбургскую и Цесарскую землю того ради, что в Саксонии и в городы пускать не стали и провианту не дали вовсе». Позже за проявленную доблесть полковник фон Ренцель был произведен в генерал-майоры, а потом и в генерал-лейтенанты, затем отличился героизмом при Полтаве и принял участие во взятии Риги. Иоганн Рейнгольд фон Паткуль, более года просидев под арестом и наотрез отказавшись перейти на службу к Августу, был, согласно сепаратному Альтранштедтскому миру и вопреки многократным протестам Петра, передан шведам и по приказу Карла «как изменник Европе» колесован и четвертован. Фельдмаршал фон Рёншильд и генерал Роос за Фрауштадт были награждены по-королевски, затем оба попали в плен под Полтавой (причем генерал – о судьба! – пленен лично Самуилом фон Ренцелем). Оба прошли по улицам русской столицы во время триумфального шествия, устроенного Петром I в ознаменование победы, оба получили солидный пенсион «на проживание» и оба благополучно вернулись домой: фельдмаршал в 1718-м, по «особой просьбе шведского правительства во имя человеколюбия», а генерал в 1721-м, после заключения Ништадтского мира. Правда, до родного Стокгольма Карлу Густаву Роосу добраться все же не удалось: заболев по пути, он умер в Або, так и не повидав семью, но оставив путевые заметки, вскоре изданные под названием «Воспоминания доброго и честного шведского солдата о храбрых сражениях, горестном пленении и ужасных муках, испытанных им, а также его друзьями, в стране жестоких диких варваров».
Впечатляет? Меня, не скрою, тоже, когда узнал – передернуло. А ведь это, прошу учесть, один из самых щадящих примеров. Впрочем, вернемся туда, откуда свернули – к Венскому конгрессу, «жандарму Европы» и так далее.
Глава III. Похвальное слово жандармерии
Собственно говоря, сложно понять, какие претензии могут быть к жандармам и почему «жандарм» – это плохо по определению. Если только потому, что так считал Александр Герцен, обитавший в Лондоне на средства Форин Офиса и выплюнувший сей афоризм на полосу своей газеты, издаваемой там же и на деньги той же организации, то меня это уже не убеждает. Больно уж мутной фигурой был Александр Иванович и слишком уж – не менее нынешних профи-либералов – ненавидел Россию. А если рассуждать здраво, так ведь, напротив, любой жандарм миролюбив по определению, поскольку его функция не война, а охрана правопорядка. Однако начнем сначала. Вспомнив, что в конце 1812 года, когда Великая Армия уходила (вернее, убегала) из России, всем мало-мальски разумным людям в верхах было понятно: в Европу идти не надо. По той простой причине, что без русских войск добить Наполеона было невозможно, а добивание Наполеона (и, соответственно, выведение Франции – хотя бы на время – из ряда великих держав) усиливало Англию и Австрию, создавало предпосылки для усиления Пруссии, но России решительно ничего не давало. Напротив, сохранение Империи в ослабленном виде автоматически превращало СПб в «европейского арбитра». Об этом государю твердили все, мало-мальски умевшие смотреть дальше, чем на два шага вперед. Даже Кутузов на смертном одре, во время последнего свидания, когда царь просил у него прощения, просил в ответ одного: не пересекать западные границы Империи. Александр, однако, поступил по-своему. Почему? Точного ответа мы не узнаем никогда. Основное мнение: личная ненависть царя к императору (было за что). Лично я убежден, что дело было куда серьезнее, ибо Александр, если и не был – есть основания для таких подозрений – агентом (и хорошо, если только влияния) Англии, то во всяком случае англичан, погубивших отца, боялся, в связи с чем старался не идти против воли Вестминстера. Но этот вопрос сейчас не так важен. Важно, что Наполеона добили, после чего на повестку дня встал вопрос послевоенного устройства взбаламученной Европы. То есть о создании Священного Союза.