«Ну я уже была, но решила еще раз сходить. Когда она еще будет… Лет через 50 только».
«Я второй раз уже собираюсь, потому что первый раз я не успела посмотреть графику Серова».
«Я пришел второй раз. Я был в ноябре, сейчас еще моя сестра подойдет. Такое нельзя пропустить».
«Посмотреть вживую живые картины, потому что, кто уже был на выставке, говорит, что картины, лица светятся».
«Я из Италии, изучаю русский язык и литературу. Пришел на выставку и стою уже полтора часа. Холодно, смертельно холодно. Но, знаете, это здорово, что люди здесь так ценят творчество. Я не могу представить, чтобы что-то подобное происходило в моем городе и, наверное, ни в какой другой стране».
И обратите внимание: «черные пятницы», когда стоят сотни людей, давя детей, корежа стариков, чтобы схватить стиральную машину за полцены, или всю ночь на ладонях пишут номера, мерзнут, чтобы купить за бесценок какую-нибудь тряпку или какой-нибудь прибор. Или очереди в магазине, где продается новый айфон, которые занимаются с ночи, и потом, как только раскрываются двери — сносят не только двери, здания сносят, чтобы скорее получить вожделенный гаджет. Это не обсуждается. Это нормально. Это цивилизация. Это потребитель. Но очередь за Серовым — это как раз очередь настоящего самосохранения.
Очередь за Серовым, эта как раз очередь настоящего самосохранения.
Моя приятельница рассказывала, что ее подруга 1 января решила пойти с ребенком на выставку Серова в 12 часов дня в надежде, что в это время люди еще отсыпаются. Пришла туда, а там уже километровая очередь стоит.
Что касается высказываний либералов об этой очереди, среди них есть истинный шедевр. Это реплика Ксении Лариной: «Об очереди. Это уже не в первый раз я о ней думаю. Поскольку я сама — из поколения очередей. И не только за колбасой и туалетной бумагой. За „духовкой“ советские люди тоже стояли часами: на выставку Глазунова в Манеже, на выставку достижений американского хозяйства за значками, пакетами и стаканом „кока-колы“, за билетами на Таганку и в „Ленком“.
У меня в семье очереди презирали, из всех видов очередей признавались только очереди в поликлинике — с книжкой в руках, надолго, как неизбежное. И очередь на елочном базаре. Это уж совсем иная история.
Больше ни в каких очередях мы не стояли. Это стойкое отвращение к самой мизансцене — упираясь друг другу в спины, угрюмо топтаться в течение нескольких часов, да еще и отмечаться, да еще и номер записывать — невозможно объяснить ничем, кроме как эстетическим неприятием, ничем не мотивированным. Я только потом, повзрослев, поняла, что мои родители, мои бабушки и дедушки не могли принять этой унизительной формы, которую так культивировало государство: чтобы получить что-то, надо попросить это, поваляться в ногах. Этой формулы моя семья не принимала. И как-то справлялись. Не голодали. И газетами не подтирались. (с чем я и поздравляю. — Н. М.) У меня до сих пор сохранились талоны на питание — на масло, на спиртное, на сигареты, на сахар — я ничего не „отоварила“, потому что было противно стоять в этой очереди на „отоваривание“.
Все что угодно, только не очереди.
Но было и исключение, в котором признаюсь без стыда: я стояла в очереди в „Макдоналдс“, в той самой, в первой очереди, зимой 1990 года! И поверьте, дети, это была не давка за гамбургерами, не очередь за американской хавкой — это была очередь за свободой. Открытие „Макдоналдса“ в мрачной, холодной, голодной Москве — это была акция не столько гуманитарная, сколько гуманистическая, нас включали в свободный цивилизованный мир, признавали нас его полномочными гражданами, и это событие было куда важнее самого факта еды.
Это была самая прекрасная, самая духовная и самая беспонтовая очередь в моей жизни».
Вы, Ксения, конечно, лукавите: ваша мама работала во «Внешторге», и, думаю, там были очереди поменьше, и продукты подешевле. Но не об этом речь.
Очередь на выставку Серова, покупка абонементов в филармонию, а их уже купили на шестьдесят с лишним миллионов рублей! — это самосохранение людей, это их отдушина. Это ответ тем, для кого самой счастливой очередью была очередь в «Макдоналдс» за гамбургером и свободой.
Я приведу несколько цитат из текста журналиста Натальи Осиповой: «Действительно, непорядок. Что называется, слышен треск разрываемых шаблонов. Люди не за водкой стоят, не в обменник, не за гонораром на путинг, а к русскому классику Серову. Нет ли в этом какой-то большой беды? Действительно, стояли тихо, смиренно, как к Поясу Богородицы…