Реймоа подошёл к пленнице, и тяжело опустился в кресло напротив. На столе рядом с початой бутылкой светлого рома лежало грубый самодельный нож, похожий на мачете, с засаленной кожаной рукояткой. Реймоа взял бутылку и хлебнул прямо из горлышка, оставив на нём потёки слюны. Потом откинулся в кресле и поставил бутылку себе на живот.
— Даю тебе ещё час, ведьма. Если не очнёшься сама, придётся помочь. Я не могу сидеть здесь весь день, как бы это ни было важно. У моей девочки сегодня праздник, и папочка должен на нём присутствовать.
Прикрыв глаза, Реймоа затих, словно дикий кот, поджидающий в кустах добычу. Время от времени он оживал и прикладывался к бутылке, с неподдельным наслаждением причмокивая губами. Время шло, уровень рома уменьшился уже на три четверти, а женщина всё не шевелилась. Если бы не слабое чуть слышное дыхание, можно было бы подумать, что она мертва. Реймоа вытащил из жилетного кармана золотые часы, взглянул на циферблат и поднялся на ноги, не выказывая никаких признаков опьянения. Взяв со стола мачете, он склонился над связанной пленницей и несколько мгновений пристально смотрел ей в лицо. Потом поднял бутылку и перевернул над её головой. Обжигающая жидкость, смешиваясь с кровью, потекла по лицу женщины, однако и это не вызвало никакой реакции. Пустая бутылка с грохотом полетела в угол. Реймоа сжал в руке женскую грудь.
— Ну ладно, ведьма, я тебя предупреждал.
Сжав пальцами коричневый сосок, похожий на крупную ягоду, он не спеша оттянул его. Острое как бритва лезвие ножа, на котором кое-где виднелись пятнышки ржавчины, вдавилось в белую полупрозрачную кожу. Женщина не шевелилась.
Реймоа чиркнул ножом. Потом невольно вытаращил глаза.
Снежно-белая пористая поверхность среза, лишённая всяких следов крови, внезапно вскипела, выпячиваясь и приобретая форму. На месте потерянного соска, подобно цветку, распускающемуся в замедленной киносъёмке, на глазах вырастал новый. Скоро груди женщины, покрытые вздувшимися ромбами от верёвок, ничем не отличались одна от другой.
Ведьма подняла голову. Небесно-синие глаза искрились весельем, чёрные бездонные зрачки притягивали взгляд.
— А вы хорошо подумали, прежде чем связаться со мной, сеньор? — улыбнулась она. — Сколько ещё таких цветков вы хотите? Наверное, хотя бы один — если, конечно, то, что о вас рассказывают, правда.
Оправившись от первого шока, Реймоа быстро взял себя в руки. Шагнув назад к столу, он взглянул на комок плоти, зажатый в руке, и небрежно бросил его в хрустальную пепельницу.
— Ну и что же обо мне рассказывают, ведьма? — презрительно бросил он.
— Что ты больше не мужчина. Ты евнух.
По лицу Реймоа прошла судорога, он сжал кулаки, но не сдвинулся с места. Казалось, он не знает, как реагировать на оскорбление. Наконец, сдержав ярость, он произнёс:
— Тебе сказали правду. Это случилось несколько лет назад. Смотри, сучка, внимательно смотри!
Расстегнув одной рукой брюки, он перешагнул через них, небрежно отшвырнув дорогую ткань носком туфли. Потом поднял подол рубашки, демонстрируя то, что она прикрывала. Искалеченный обрубок члена, похожий на обгрызенный карандаш, одиноко торчал на голом пустыре из рубцовой ткани.
— Ну как? — усмехнулся Реймоа. — Последней женщиной, которая это видела, была моя жена. Впрочем, раны тогда были свежими — она присутствовала, когда всё случилось, и прожила всего на пару минут дольше, чем мои яйца. Рассказать тебе? По крайней мере один слушатель нашёл мою историю весьма поучительной.
— Ты здесь хозяин. Делай, что хочешь, — пожала плечами ведьма.
— А ты смелая, — криво усмехнулся хозяин дома. — Только не забывай, что твоя жизнь в моих руках.
Не обращая внимания на свою наготу, Реймоа подошёл к буфету и взял с полки ещё одну бутылку. Его мощные волосатые ноги были похожи на колонны. Срезав сургучную печать, он откупорил бутылку кончиком мачете и сделал большой глоток. Потом вернулся и сел в кресло с бутылкой в одной руке и ножом в другой, раздвинув ноги и бесстыдно выставив напоказ изуродованный член в качестве иллюстрации к печальному рассказу.
— Моя жена Соня — в девичестве Соня Мендес — была самой красивой женщиной из всех, кого я видел в своей жизни, — начал он. — Волосы как ночной водопад, кожа нежнее шёлка, грудь и бёдра полные наслаждений. Когда она согласилась выйти за меня, за обыкновенного бандита, — да-да, бандита, у меня нет оснований стыдиться своей профессии, во всяком случае, ничуть не больше, чем у адвоката или банкира, — я был так ей благодарен, что просто слов не находил. Свадьбу мы сыграли сразу, как только мне удалось убедить отца Сони дать согласие. К сожалению, папаша Мендес не смог лично выдать свою дочь замуж за безродного Овида Реймоа, потому что вскоре после нашей беседы попал в больницу. Мои родители также не могли порадоваться за своего единственного сына, так как давно уже были на том свете — однажды ночью к ним забрался один из моих деловых партнёров, с которым у нас вышло недоразумение. В тот день я потратил больше десяти тысяч когтей. На одно платье для невесты ушло пять сотен чешуек. Гостей собралось видимо-невидимо, мы пировали, пели песни и танцевали до самого утра, а на рассвете я увёз Соню в свой новый дом — ещё не этот, но тоже вполне приличный — и стал трахать как бешеный, во все дырки. Отпустил спать только к вечеру… Короче, наш брак с самого начала был похож на сказку. И как в любой сказке, потом начались неприятности. Дело в том, что Соня была не только красива, но и очень хорошо это сознавала. Она обожала поклонников, а поскольку дела часто вынуждали меня покидать её на долгие недели, наш дом быстро наполнился всевозможными трутнями, которые так и вились вокруг моей прекрасной орхидеи. Даже родив троих детей, Соня не потеряла своей великолепной красоты, и материнские заботы нисколько не мешали её вечеринкам, пикникам и танцам. При детях постоянно находился целый штат прислуги — наверное, поэтому они так неуважительно относятся к своему несчастному отцу. Целых двадцать лет я старался не думать о том, чем занималась жена во время моих отлучек. Впрочем, она была очень аккуратна в этом отношении, и когда я появлялся, не отходила or меня не на шаг.