Трогательная «Прощальная песня» появилась в «Советском студенте» 28 апреля 1952 года. Я прощался не только с прекрасным институтским временем, но и со своим музыкальным творчеством. Начиналась новая жизнь. Жизнь увлекательная, но и тяжелая. Жизнь газетчика, у которого не оставалось свободного времени для написания стихов, а тем более музыки.
Когда я завершал учебу в институте в начале 50-х годов, специалисты со знанием английского языка ценились весьма высоко. Таковых было немного. Редактор иностранного отдела «Комсомольской правды» Николай Князев пришел в нашу многотиражку с целью подыскать себе сотрудника, увлекающегося журналистикой и знавшего английский. Назвали мою фамилию. Так, который раз в жизни мне повезло – сбылась моя мечта писать в большую газету. Не раздумывая, я дал согласие, и вдруг пришло приглашение из отдела кадров «Правды». В разговоре с кадровиком я не смог выяснить, какую работу мне предлагают, смогу ли я писать. «Вы должны понять, что в «Правде» наилучшие условия и возможности для роста», – уклончиво пояснял кадровик. Тем временем из «Комсомолки» позвонили и попросили принести что-нибудь из моих сочинений, например дипломную работу.
– Но она на английском языке, – предупредил я.
– Вот здорово! – послышался в трубке голос кадровички «Комсомолки» Маши Удаловой. – Таких специалистов я еще не принимала на работу. Приносите, мы найдем рецензента.
Диплом рецензировал сотрудник иностранного отдела, выпускник МГИМО Борис Кротков. Он изучал английский в институте, но не настолько глубоко, как студенты Иняза. В МГИМО дипломатии уделялось больше внимания, чем языкам. Борис был восхищен моими знаниями английского и дал «добро». Потом меня направили на собеседование к заместителю главного редактора грузину Гоцеридзе. Я показал ему стихотворение «Мечта» про Сталина. Он дважды внимательно его прочел. По его мимике я понял, что он не одобряет моего панибратского описания появления вождя перед студентами в качестве лектора. Но ничего не сказал.
О, желанная и проклятая, сладострастная и мучительная жизнь газетчика! Я прожил четверть века, мечтал писать и не подозревал, что труд газетчика – адский. Тогда еще был жив Сталин. Он заканчивал рабочий день поздно ночью. Все руководство страны вынуждено было подлаживаться под его ритм работы, и газетчики не в последнюю очередь. Важнейшие материалы «Правды» направлялись ему для ознакомления, и порой, возвращались с личной правкой Сталина. «Комсомолка» не пользовалась таким вниманием, но план каждого номера направлялся заблаговременно в Агитпроп ЦК, и бывали случаи, когда со Старой площади звонили и просили воздержаться от запланированной публикации либо прислать ее для ознакомления. Можно считать такой порядок жесткой цензурой, а можно и палочкой-выручалочкой, ибо руководство газеты не было достаточно информировано о событиях в стране и за рубежом. В практике газет бывали случаи, когда печатались хвалебные очерки о каком-либо передовом председателе колхоза или директоре завода, а наутро нас информировали из ЦК, что он арестован за растрату или, хуже того, умер. Известный газетчик, выросший в писатели Юрий Жуков (он начинал в «Комсомолке») рассказывал нам, что помнит два случая, когда Сталин лично звонил в «Правду» и диктовал поправки к передовицам. Однажды Сталин предложил усилить передовицу, посвященную миролюбивой политике Советского Союза, пословицей, адресовав ее Уинстону Черчиллю: не суйте свое свиное рыло в наш советский огород. «Комсомолка» версталась в одном цеху с «Правдой» и начинала печататься вслед за первой газетой страны. Для нас, смертных, рабочий день кончался к рассвету. Измотанные, с воспаленными глазами, мы еще толкались с полчаса в редакции, ожидая, когда нас развезет по домам единственная дежурная «победа».
На следующий день мы приходили в редакцию с большим опозданием. Наши руководители понимали, что мы способны лишь болтаться по кабинетам, рассказывать анекдоты, да играть в пинг-понг. На серьезное дело – правку материалов и собственные сочинения – мы едва ли были способны. Могли допустить ляп, не дай бог серьезную ошибку, за которую по голове не погладят. История «Комсомолки» знает случаи, когда за ошибки разгоняли всю редколлегию.
До работы в «Комсомолке» я увлекался волейболом, играл на аккордеоне, ходил в кино и театры. Обо всем этом пришлось забыть. Однако все утраты компенсировались творчеством, внутренней радостью от того, что под важным материалом стоит твоя подпись. Много статей, обзоров, заметок опубликовано в нашей печати за 36 лет моей журналистской деятельности! Нам также разрешалось писать «налево» – в журналы и еженедельники, на радио. Кто мог и хотел, зарабатывал в меру возможностей. Для многих дополнительный заработок был крайне необходим. Правда, был строгий порядок: каждый сотрудник ежемесячно должен был подготовить два материала внешних авторов. Не выполнил так называемой отработки, лишался гонорара за опубликованную собственную статью. А финансовые органы следили за тем, чтобы в гонорарной ведомости сумма гонораров сотрудников редакции не превышала 60 процентов, остальное, будь добр, отдай авторам со стороны. Хороший порядок!