Матвеева в Лондоне сменил Владимир Осипов. Мы подружились. На первых порах я помогал ему обжиться, приобрести новый автомобиль. Вместе разъезжали по стране. Дружили и после того, как я перешел на работу в «Известия». Одно время Владимир предложил мне поселиться в его квартире на Кутузовском проспекте, пока он находился в Лондоне. Мой тезка писал отлично, обладал талантом аналитика. В его обзорах и репортажах словам было тесно, а мыслям просторно. Но его характер был колючим, из-за вычеркнутой строчки он мог закатить скандал. Жизнь Владимира оборвалась глупо и очень рано. Инфаркт на 48-м году жизни. Наверное, его могли спасти. Вызванная неотложка 4-го Управления приехала спустя сорок минут: долго искали его лечебную карту.
Ничто, казалось бы, не омрачало благополучной жизни Осипова. Наверное, он переживал, что мало поработал в Канаде, где ему нравились порядки, но раньше срока пришлось уехать. Неожиданной была для него и лондонская замена. И мы недоумевали, почему Аджубей решил отозвать Осипова и послать вместо него Стуруа. Тому виной – несложившиеся отношения Володи с главным. По этой же причине он перешел на работу в журнал «За рубежом» и вернулся в «Известия» после того, как главным редактором стал Лев Толкунов. Осипов рассказывал мне пренеприятную историю о том, как приезжавший в Лондон Аджубей зашел в магазин и соблазнился дорогой шапкой. В шутку или всерьез намекнул на подарок. Шапка стоила четверть месячной зарплаты Владимира, и он счел такой подарок взяткой. Хоронили Осипова на Кунцевском кладбище. Перед гробом не несли красную подушечку с орденами и медалями. Он их заслуживал.
Станислав Кондрашов оставил о себе память в моей библиотеке книжками с милыми дарственными надписями. Их много, и все толстые, за исключением первой – «На берегах Нила». Она вышла в 1958 году, и Станислав написал, что дарит ее мне «на память о раннем этапе борьбы с англо- и прочим империализмом». Тогда мы оба, начинающие журналисты, оказались в Египте и передавали оттуда репортажи о войне из-за Суэцкого канала. Позже более четверти века работали вместе в «Известиях». Из журналистов-международников едва ли кто мог тягаться с Кондрашевом по глубине отражения событий, точности языковых образов, по читабельности, хотя порой шла речь о скучнейших предметах международной политики. И в годы резкого идеологического противостояния, когда Запад и Восток пользовались только одной черной краской, Станислав умел объективно описывать американский образ жизни – бросавшуюся в глаза роскошь, холеный, довольный собой средний класс, хорошо зарабатывающих трудящихся. Иногда мне за редакторским столом в «Неделе» требовалось смягчить его слишком восторженную картину, но вдруг автор заводил речь об американской дикости, скажем, о суде Линча над неграми. И тогда все становилось на свои места, уравновешивалось идиллическое описание американского образа жизни, сталкивалось с негативом, получался резкий контраст. В небольшом очерке Станислав умел пользоваться палитрой большого художника.
Работал он много, упорно, писал долго. Его супруга Клара оценивала его неспешное творчество тугодумием. Конечно, это несправедливо. Кондрашов обтачивал не только слова и мысли, он, словно писатель, взвешивал соразмерность начала и конца своего очерка, как будто писал классическую симфонию. А ведь касалось это обычного международного обзора. Он долго мучился, когда вернулся после длительной командировки из Нью-Йорка и лишился живого американского материала. Ничего не мог написать. Мы покритиковали его на партсобрании за бесплодность. Главный редактор Толкунов среагировал на это обстоятельство весьма неожиданно. Улыбнувшись, он сказал: «Разумеется, большой художник не может творить без натуры. Надо Кондрашова вернуть в США». И вернул, причем открыв новый корпункт газеты. Еще много лет своими репортажами и очерками Станислав поддерживал высокий авторитет «Известий». При новом главном Петре Алексееве он вернулся на должность первого заместителя, но мечтал о вольнице политобозревателя. Мне неведомы картотеки американских секретных служб, но уверен, что Станислав значится у них как весьма искусный, тонкий, изощренный обличитель империализма. А впоследствии…