Мальчишками мы бегали к высоченной ажурной башне радиостанции (тогда имени Коминтерна) и гоняли мяч по полю, кое-где поросшему репейником. Со временем поле застроили кирпичными пятиэтажками, исчезли деревянные избушки, окружавшие нашу школу. Зимой мы становились на лыжи прямо у подъезда нашего дома на Шаболовке и катили без препятствий до Нескучного сада. Там на свой страх и риск катались с крутых гор, спускаясь к Москве-реке. С годами нам стали преграждать путь то новые корпуса станкостроительного завода «Красный пролетарий», то многоэтажные дома Академии наук.
Помнится, летом мы отправлялись к Калужской заставе – ныне площадь Гагарина. Там кончалась Москва. Миновав большое село, мы спускались с Воробьевых гор к реке, переплывали на другой берег и грелись, загорали на траве Лужников. Но потом в столице началось бурное строительство мостов и обустройство земляных берегов. Там, где мы купались, набережную заковали в каменные плиты, и, переплыв реку, на берег подняться стало невозможно. Изменялся облик города, менялись и наши увлечения. Когда пустили первую линию метро, мы спешили осмотреть все станции, катались вверх и вниз на эскалаторах. Царило необычайно радостное настроение.
Наш учитель математики, грузный мужчина, едва протискивался в классную дверь – мешали его живот и толстый портфель, в котором были наши тетради, изрядное количество учебников и пособий. Автором некоторых был сам Яков Федорович. Он требовал от нас знаний «выше школьной программы». Учитель покорил нас с первого урока, когда научил умножать и делить пятизначные числа. «Если будете у меня учиться на пятерку, – говаривал он, – то непременно поступите в технический вуз». Однако, как мы ни старались, почти никому поначалу не удавалось получить оценку выше «хорошо». Математик ставил «отлично» лишь способным, трудолюбивым, научившимся решать его хитроумные задачки.
Частенько урок прерывался плаксивыми голосами девочек. Они жаловались, что домашняя задачка не решается. «Ошибочка в учебнике», – заключали робко девчата. «Не может того быть! – громко восклицал математик. – Неужто ни один молодец не осилил задачки? А где же был наш умник Верховцев?» Обычно сидевшего в темной стороне класса Юрия Верховцева не было на месте. Оказывается, он заболел. И тут вдруг поднимался Юра Петров или Юра Трунов, иногда и я, и несмело говорил: «Вот у меня ответ сошелся…» «Марш к доске! – командовал учитель. – Покажи свои семь пядей во лбу!» Требуя от нас знаний «выше программы», математик воспитывал в своих учениках уверенность в своих силах. «Воля и труд все перетрут», – любил говаривать он. Порой для решения его задачки требовались и впрямь семь лбов. Решали группой любителей математики, иногда долгими часами. Когда добивались успеха, договаривались, кто пойдет к доске отвечать, чтобы наверняка получить «отлично». И так поступали по очереди.
В авиационном училище в Ленинграде я за семь месяцев до начала войны получил настоящую солдатскую подготовку и закалку. Другие, как Юрка Верховцев, не имели такой возможности. Высокий статный парень, страдавший близорукостью, записался ополченцем во время наступления немцев на Москву и в первых же сражениях погиб. Не знаю, успел ли он обучиться стрельбе из винтовки до отправки на фронт, обращаться с боевой гранатой, окапываться и прочим солдатским «премудростям». В школе многие из нас, мальчишки и девочки, сдавали нормы на значок ГТО («Готов к труду и обороне»). Нас обучали стрелять из малокалиберной винтовки, бросать гранаты, конечно без боевой начинки, ползать по-пластунски, совершать марш-броски. Юра, как «белобилетник», был от этого освобожден.
Погиб и наш преподаватель физкультуры Яков Никитич Акимов. Его фамилией открывается школьная мемориальная доска, на которой начертаны имена многих моих товарищей. Я не знаю обстоятельств гибели Якова Никитича, но уверен – он дрался самоотверженно, до последней капли крови. Коренастый, мускулистый, отличный лыжник и гимнаст, он снискал среди нас большое уважение.
Школа была для меня вторым домом. Утром – классные занятия, по вечерам – волейбол. Яков Никитич доверял нам ключи от спортзала, и мы «рубились» одни, допоздна. Одно время по вечерам в школе нас учили танцам: бальным и современным (фокстрот, танго, вальс-бостон). Дважды меня приглашала на вальс наша учительница немецкого языка Нина Александровна и похвалила мои танцевальные способности. Развлечений в школе было предостаточно. Как вспомнили однокашники, я участвовал в драмкружке и играл роль Скалозуба в «Горе от ума». Этого я не помню. Зато на школьной фотографии увидел себя в составе школьного джаз-оркестра. Им руководил десятиклассник Иосиф Михайловский, прекрасно игравший на фортепьяно и на чудо-инструменте – ксилофоне. Тогда джаз был очень популярен. По радио звучали мелодии в исполнении Государственного джаза СССР под руководством В. Кнушевицкого. В крупных кинотеатрах столицы играли джаз-оркестры, и мы ходили слушать их, пополняя свой репертуар. Я обычно посещал кинотеатр Парка культуры и отдыха имени М. Горького, что у Крымского моста. Там в голубых костюмах с белыми лацканами выступали музыканты под управлением Фельдмана. Они играли популярные американские мелодии: блюз «Луна», быстрое фокстротное сочинение «Охота на тигра» и другие. А часто исполнялись песни из идущего в тот день нового советского кинофильма, например из картины «Волга-Волга». В фойе можно было очень дешево купить ноты этих песен, в которых так нуждались мы – школьные джазисты.