Сердиться мне не положено, хотя так и подмывает высмеять этих молодцов. Как определишь: по наивности задают они подобные вопросы или провоцируют? Говорят вежливо, извиняются, что, мол, последует неприятный вопрос.
– Вам нравятся английские сандвичи? – спрашивает паренек, протягивая тарелку с бутербродами.
– Разве они английские? Пшеница – канадская, ветчина – датская.
Я рассказал, что, впервые попав в Лондон, зашел в магазин купить себе что-нибудь на ужин. Кроме картофеля, молока, масла, там ничего не было английского. Но полки не пустовали: на них красовались горки ананасов, привезенных из Британской Гвианы, бананов из Африки, кофе из Колумбии, – можно перебрать все уголки колониального и полузависимого мира, чтобы закончить список. Меня перебивают:
– Старой Британской империи не существует. На ее месте создан «коммонуэлс» – содружество наций.
– Все же у Англии осталось еще немало колоний.
– Да, но все они получат самоуправление. Прежде чем уйти из колоний, англичане должны научить туземцев управлять…
– За этим, стало быть, задержка? Чем вы объясните демонстрации англичан против зверских расправ в Африке?
– Очень просто! Провокация коммунистов! – не унимался паренек, угощавший сандвичами.
– Однако против этих расправ протестуют члены парламента – лейбористы. Их не назовешь коммунистами.
Разговор грозил достичь наивысшего накала. Вмешалась девушка в декольтированном платье и перевела разговор, казалось бы, в другое русло.
– Хорошо, русские считают нас грубыми колонизаторами, беспощадными капиталистами…
– Не только русские!
– Пусть будет по-вашему. Мы плохи, но признайте честно, – у англичан высокий уровень жизни!
– Конечно, в сравнении с африканцами, арабами, индусами очень высокий.
– Почему?
– Мне не хочется быть невежливым гостем, а правда, увы, не сладкая.
– Мы вас очень просим!
– Хотите, я вам расскажу историю, как покупал портфель на базаре в Каире? Портфель понравился мне тиснеными рисунками двух верблюдов, шагающих по пустыне. На любом базаре торгуются. Торговец, поняв, что я иностранец, заломил большую цену – шесть фунтов…
– Хитер! – восклицают молодые тори, знающие, что почем.
– Это было во время Суэца, – рассказывал я, – когда с огромной силой проявилась любовь египтян к Советскому Союзу. Узнав, что я русский, торговец снизил цену втрое. Мне казалось, что он, расчувствовавшись, продает портфель себе в убыток. Одна кожа, казалось, стоила дороже двух фунтов.
«Как можно себе в убыток?! – воскликнул продавец. – Выкладывайте два фунта, из них я положу себе в карман ровно половину…»
Тори громко рассмеялись: им явно нравился предприимчивый каирский торговец.
Я продолжал рассказ:
– Сколько же стоит кожа? – допытывался я у продавца.
– Кожа египетская, дешевая – четверть фунта, – последовал ответ.
– Сколько стоит труд мастера, сшившего портфель?
– Пустяки, тоже четверть фунта! – махнул рукой продавец».
Возле камина воцарилось еще большее веселье. Забыв о колониализме, о высоком уровне жизни англичан, тори от души хохотали надо мной.
– Египтянин вас надул! – торжествующе заявила декольтированная девица. – Он положил себе в карман полтора фунта, а не один. Бедный русский! Египтянин сказал, что кожа и труд стоят всего полфунта. Где другая половина?
– Милая леди, этот же вопрос задал я хозяину лавочки. Он обиделся, то ли оттого, что я подозреваю его в обмане, то ли по другой причине. Отчаянно замахал руками, что-то крича на своем языке. Потом перевернул портфель и показал коротенькую молнию, на которую тот запирался.
«Куда делись еще полфунта? – зло кричал он. – Далеко улетели за моря, мистер! Видите эту жестянку? Дорогая, словно серебро. Английская, сэр!»
Воцарилась тишина. Слышно было, как шипит пиво в кружках и потрескивают тлеющие угли в камине. О чем думали тори? О, они умеют считать деньги и, очевидно, поняли из моего рассказа, какова степень эксплуатации колониальных народов. И не только египтян, индусов, африканцев, – всех, добившихся свободы, но пока еще находящихся в экономической зависимости у индустриального Запада.
Тот, кто бывал в некоторых азиатских и африканских странах после освобождения их от владычества Англии, никогда не забудет нищеты, оставленной колонизаторами. Матери в оборванных платьях держат на руках грудных детей и протягивают ладони к иностранцам. За их юбки цепляются голодные малыши и тоже протягивают ручонки: «Плиз, мистер, плиз!»
На каждом углу: возле магазинов, гостиниц, кинотеатров – иностранцев подстерегают толпы чистильщиков обуви. Отцы и подростки умоляют: «Плиз, мистер, нет работы!» Турист показывает на уже начищенные до блеска ботинки, но чистильщики не отстают: «Плиз, мистер, сколько-нибудь… на хлеб детям».