– Я не умею благодарить, во всяком случае – словами.
У него вырвался смешок.
– Слов мне было бы мало. Поймите меня наконец: этот вечер – мой последний шанс. Я хочу хотя бы на равных бороться с этим фантомом. Итак, до завтра.
Лишь услышав шум отъезжающей кареты, Каролина поняла, что она совсем одна в доме. Она зажгла все огни, открыла окна, и светлая летняя ночь заструила в комнаты свой мягкий свет. В полумраке проступили очертания мраморных бюстов в нишах, картин на стенах, мебели. Но Каролина не замечала этих предметов. Она лишь снова видела полыхающее ночное небо над Розамбу и опять испытала тот смертельный ужас. Все началось именно той ночью, восемнадцать месяцев назад. Кошмар обрушился на нее как смерч, подхватил и закружил, а когда он немного отступал, она всегда убегала сюда, в этот дом, всякий раз надеясь, что теперь все пойдет хорошо.
Она не осмеливалась думать об этом дальше.
Постепенно дом начал просыпаться и оживать. Огонь свечей заставил вновь сиять краски, и вещи задышали. Но даже в знакомой мелодии часов Каролине мерещилось скрытое предостережение – не дать себя обмануть на этот раз, не утрачивать бдительности. Ноги сами привели ее в библиотеку. С подсвечником в руках она прошла вдоль полок. Лион, 1793. Гильотина! Тот же год, тот же город.
Ее взгляд остановился на красных сафьяновых корешках: годовые подшивки «Монитера», которые отец отдал переплести. Она вынула том за 1793 год и начала его листать. Пробежала страницы с броскими революционными заголовками, и вот они, напечатанные мелким шрифтом, бесконечные списки казненных.
А вот и Лион. Сообщение о «первом уроке», преподанном Фуше мятежным гражданам шелкового города, о том дне, когда он установил чудовищное господство своей гильотины, жертвами которой предстояло стать десяткам тысяч людей.
Она поставила том на место и вынула следующий. Январь, февраль, март… По-прежнему мелко напечатанные имена, как иссякающий кровавый поток. И вот 5 апреля 1794 года – всего лишь два имени, два приговора, две последние жертвы, чьи головы покатились в корзину: палач и его подручный! Она захлопнула том. Да, это типично для Фуше: устранить свидетелей своих злодеяний; навсегда заставить замолчать палача, сделавшего свое дело…
Лионский палач? Мужчина из подземелья зримо предстал перед ней. Может, это он и был? Что, если Фуше подарил ему жизнь, чтобы иметь безвольное орудие?
Она задвинула том обратно на полку и вышла из библиотеки. Едва ли она узнала больше. Лишь ее предчувствия обрели новую пищу да еще более яростной стала ненависть.
Неожиданный порыв ветра дунул из камина и скосил высокое пламя двух десятков свечей. Трехстворчатое зеркало, только что ярко освещенное, перед которым сидела Каролина, погрузилось в темноту.
Антуан, причесывавший ее к карнавалу, остановился.
– Нам придется взять немного канифоли с лаком, чтобы прическа держалась.
Каролина кивнула с отсутствующим видом. Праздник начинался в восемь. Но она поклялась себе появиться там только в половине девятого. Она себя знала: если окажется там, ждать уже будет не в силах. Она этого просто не перенесет. Пусть он ждет. Пусть его глаза ищут ее, хотя бы этот единственный раз.
Кончиками пальцев парикмахер вынул локон, едва касаясь, прошелся кисточкой по волосам, подул на них, чтобы канифоль с лаком, придающие жесткость локонам, скорее засыхала. Из холла донеслись голоса, шаги приблизились к двери. Постучав, появился Бату.
– Герцог Беломер, – доложил он.
– Проведи его в салон.
Каролина еще немного посидела, разглядывая свое отражение. Глаза показались ей сегодня темнее, чем обычно. Теплый матовый оттенок, который ее кожа приобрела под солнцем в саду на крыше, подчеркивал великолепие ее платья. Она продела в уши бриллиантовые подвески, натянула перчатки и надела на левую руку бриллиантовый браслет. Она не выбрала маску для сегодняшнего праздника, ей показалось это абсурдным. И, тем не менее, рассматривая себя в зеркале, она пришла к заключению, что весь этот блеск только для того и служит, чтобы скрыть ее истинную суть. Каролина направилась к двери. За окном сверкнула зарница. Муслиновые шторы сильным ветром задуло в комнату. Каролина почувствовала странную слабость.
С накинутой на плечи серебристо-серой пелериной и полумаской на лице он стоял в глубине салона. Он еще не заметил ее появления, и Каролина невольно замерла в дверях. В полумраке его фигура напоминала статую. Каждый раз, когда она его видела, ее охватывало волнение от вызывающей красоты этого мужчины. Он подошел к ней и поднес к губам ее руку.
– Сегодня целый день я видел вас в мыслях и мог поспорить, что вы будете в красном. И вдруг это черное!
Через маску она чувствовала на себе его взгляд, не в силах уклониться от него.
– Вы нальете нам? – Она показала на серебряный бочонок с приготовленным шампанским.
– А я думал, вы умираете от нетерпения поскорее попасть на праздник, – он наполнил бокалы и протянул ей один. – Ответьте мне на один вопрос, – сказал он. – Что так привлекает вас в этом Жиле де Ламаре? Вы не знаете даже его лица. Он может оказаться уродом. Сейчас он в ореоле бесстрашия. Но подумайте, все это сегодня вечером вместе с тайной спадет с него, как костюм. И тогда он будет всего лишь мужчиной, как любой другой. Может, оригинал, может, посредственность, а может, человек, который никогда не успокоится, у которого двойная жизнь стала второй натурой. Вы и в самом деле продумали все это?