– Джим был такой веселый и ловкий. И так славно шутил. Он приходил к нам, когда надо было осмотреть лошадей. У моего отца была школа верховой езды. Джим чудесно держался в седле!
– Да-да, – промямлил я.
– И тогда он не пил так много – во всяком случае, если и пил, я этого не знала. Хотя должна была знать, потому что люди говорили мне об этом. Говорили, что он слишком часто «заглядывает в рюмочку». Но знаете, капитан Норрис, я этому не верила. Этому трудно было поверить, правда?
– Вам просто не хотелось верить.
– Я думала, как только мы поженимся, он бросит пить. Я уверена, что он совсем не пил, когда мы были помолвлены... Уверена!
– Наверное, не пил, – подхватил я. – Мужчина все может, когда ухаживает за девушкой.
– Люди говорили еще, будто Джим жестокий. Но я и этому не верила. Он так чудесно ко мне относился! Хотя один раз я видела его с лошадью. Он потерял самообладание и наказывал ее... – Милли вздрогнула и закрыла глаза. – Я почувствовала... на какое-то мгновение я почувствовала, что все не так... и сказала себе: «Если ты такой, я за тебя не выйду!» Забавно, правда? Я вдруг поняла, что он чужой... не мой Джим... Хотя ведь было бы странно, если бы помолвка из-за этого расстроилась, верно?
«Смешно» было явно неподходящее слово, но мы все-таки оба решили, что это было бы забавно и... хорошо для Милли.
– Но все прошло, – продолжала она. – Джим все объяснил, мол, что всякий может выйти из себя. Я и успокоилась. Видите ли, капитан Норрис, я думала, что сделаю его таким счастливым, что он никогда не захочет выпивать и не будет выходить из себя. Поэтому я так хотела выйти за него замуж... мне хотелось, чтобы он был счастлив.
– Истинная цель брака заключается не в том, чтобы сделать кого-то счастливым.
Она удивленно посмотрела на меня.
– Но если вы любите, то прежде всего думаете о том, чтобы любимый человек был счастлив, – возразила она.
– Это одна из форм самообмана, – сказал я. – И довольно распространенная. По данным матримониальной статистики, она, пожалуй, приносит больше несчастья, чем что-нибудь другое.
Милли продолжала удивленно смотреть на меня, и я продекламировал стихи Эмили Бронте, проникнутые печальной мудростью:
– По-моему, это ужасно! – воскликнула Милли.
– Любить кого-то – значит взваливать на него невыносимое бремя.
– В самом деле, капитан Норрис! Вы говорите такие смешные вещи!
Милли, казалось, готова была захихикать.
– Не обращайте на меня внимания, – сказал я. – Мои взгляды не общеприняты. Это результат печального опыта.
– О-о! Вы тоже были несчастны? У вас?..
Я уклонился от выражения сочувствия, засветившегося в глазах Милли, и поспешно перевел разговор на Джима Барта. Я подумал, что, к несчастью для Милли, у нее слишком мягкий характер и ее легко запугать. Наихудший вариант для брака с таким человеком, как Барт. Судя по всему, Барту нравятся норовистые лошади и норовистые женщины. Какая-нибудь грубая, сварливая ирландка смогла бы осадить его и даже вызвать уважение. А полная власть над человеком или животным превращает самого Барта в скотину. Его склонность к садизму растет, питаясь страхом жены, ее слезами и вздохами. А между тем для большинства мужчин Милли, на мой взгляд, была бы хорошей женой выслушивала бы своего мужа, похваливала, окружала вниманием, – и тот пребывал бы в прекрасном настроении и рос в собственных глазах.
У меня вдруг мелькнула мысль, что Милли, пожалуй, была бы хорошей женой для Джона Гэбриэла. Возможно, она не сумела бы постигнуть его честолюбие (впрочем, честолюбив ли он? Я уже засомневался), но она поддержала бы его в горькую минуту, когда подступают сомнения в самом себе, что время от времени прорывалось в его нестерпимо самоуверенную манеру держаться.
В Джоне Барте, похоже, ревность сочеталась с пренебрежением, что в общем не является редкостью. Возмущаясь глупостью и слабохарактерностью Милли, он в то же время приходил в неистовство, если ей оказывал внимание какой-нибудь другой мужчина.
– Вы не поверите, капитан Норрис, – продолжала Милли, – но Джим говорит ужасные вещи о майоре Гэбриэле. И все только потому, что майор пригласил меня на чашку кофе в «Рыжую кошку». Он был так любезен – я имею в виду майора Гэбриэла, а не Джима! – и мы долго сидели за чашкой кофе... Хотя я уверена, у майора Гэбриэла не так уж много свободного времени! Он говорил так хорошо – расспрашивал меня о моем отце, о лошадях, о том, как все было в Сент-Лу в те времена. Просто невозможно быть внимательнее и любезнее! А потом... потом...
Джим наговорил мне такого!.. Он был в ярости!.. Крутил мне руку... я вырвалась и заперлась в своей комнате. Иногда я просто в ужасе от Джима. О-о, капитан Норрис, я так несчастна! Лучше бы мне умереть!
– Что вы, миссис Барт! Ни в коем случае!..
– Я правда хотела бы умереть. Что будет со мной? Я уже не жду ничего хорошего. Дальше будет все хуже и хуже... Джим из-за пьянства теряет клиентов, и это бесит его еще больше. Я его боюсь. Правда, боюсь...
Я успокаивал ее как мог, я и правда не думал, что все настолько плохо, хотя Милли, конечно, несчастная женщина.
Когда я сказал об этом Терезе, она не проявила интереса к положению миссис Барт.
– Неужели ты не хочешь послушать об этом? – спросил я с упреком.
– Не особенно, – ответила Тереза. – Все несчастные жены похожи друг на друга, и истории их довольно однообразны.
– Ты бесчеловечна, Тереза!
– Признаю, сочувствие никогда не было сильной чертой моего характера.
– Мне кажется, – сказал я, – что эта несчастная влюблена в Гэбриэла.
– Я в этом почти уверена, – сухо заметила Тереза.
– И тебе все равно ее не жаль?
– Ну, во всяком случае, не из-за этого. Я считаю, что влюбиться в Гэбриэла – это большое удовольствие.
– Что ты говоришь, Тереза! Уж не влюблена ли ты в него сама?
– Нет. К счастью, нет.
– Ты нелогична, – придрался я к словам. – Только что ты сама сказала, что влюбиться в Гэбриэла было бы удовольствием.
– Но не для меня, – возразила Тереза, – потому что я отвергаю – и всегда отвергала – эмоции.
– Пожалуй, это правда, – сказал я, – но почему? Этого я не могу понять.
– А я не могу объяснить.
– Попытайся! – настаивал я.
– Хью! Как ты любишь все анализировать. Хорошо, я попытаюсь. Наверное потому, что у меня отсутствует инстинктивное восприятие жизни. Для меня невыносимо сознавать, что моя воля и разум могут быть полностью захвачены эмоциями. Я «могу контролировать свои действия и в значительной мере контролирую свои мысли... Но не быть в состоянии управлять своими чувствами! Это задевает мою гордость и унижает меня.
– Ты не думаешь, что существует опасность чего-то серьезного между Джоном Гэбриэлом и миссис Барт? – вернулся я к прежней теме разговора.
– Ходят слухи. И Карслейка это беспокоит. Миссис Карслейк утверждает, будто сплетничают многие.
– Ну и женщина! Да она сама может что угодно выдумать!
– Согласна. Однако миссис Карслейк представляет общественное мнение. Точнее, мнение наиболее злобной и болтливой части общества Сент-Лу. К тому же и Барт распускает язык, когда выпьет лишнего, а это случается очень часто. Конечно, всем известно, что он очень ревнив и на многое в его разговорах не стоит обращать внимания, но все это порождает слухи.
– Гэбриэл должен быть осторожнее, – сказал я.
– А это не в его характере, не правда ли?
– Ты не думаешь, что ему в самом деле нравится эта женщина?
– Мне кажется, – не спеша ответила Тереза, – что Гэбриэлу просто ее жаль. Он – из тех, кто легко поддается состраданию.
– Как ты думаешь, он не заставит ее бросить мужа?
Это было бы несчастьем!
– В самом деле?