Она поздоровалась сначала со мной и потом с Гэбриэлом, не сделав между нами никакой разницы. Держалась она спокойно и в высшей степени вежливо. Вид у нее был, как всегда, серьезный и невозмутимый. Она сказала, что у нее есть поручение к Терезе и, узнав, что Тереза у Карслейков, отправилась туда. Выходя из комнаты, она слегка улыбнулась нам обоим.
Как только дверь за ней закрылась, Гэбриэл разразился бранью. Он ругал Изабеллу изощренно и методично. Я безуспешно пытался остановить этот поток злобных оскорблений.
– Придержите язык, Норрис! – закричал он, – Вас это не касается. Вот увидите, я поквитаюсь с этой гордячкой, этой сукой, чего бы мне это ни стоило!
Он выскочил из комнаты, так сильно хлопнув дверью, что весь Полнорт-хаус вздрогнул.
Я не хотел пропустить Изабеллу, когда она будет возвращаться от Карслейков, и поэтому попросил, чтобы мою каталку вывезли на террасу.
Ждать пришлось недолго. Выйдя из дома, Изабелла прошла вдоль террасы и направилась прямо ко мне. Ни слова не говоря, она села на каменную скамью спокойно, как всегда, сложив тонкие руки на коленях.
Обыкновенно для меня этого было достаточно, но сегодня любопытство мое разыгралось. Мне хотелось знать, что творится в этой точеной головке.
Я видел, в каком состоянии был Гэбриэл, но не имел ни малейшего представления о том, как повлияли события предыдущей ночи на Изабеллу. Трудность общения с Изабеллой состояла в том, что все мысли приходилось облекать в простые слова и говорить прямо: любые общепринятые эвфемизмы[14] приводили ее в замешательство.
Тем не менее разговор я начал с довольно расплывчатого вопроса:
– Все в порядке, Изабелла?
Она недоуменно посмотрела на меня.
– Сегодня утром Гэбриэл был расстроен, – сказал я. – По-моему, он хочет извиниться перед вами за вчерашнее.
– Почему он должен извиняться?
– Видите ли... – Я замялся. – Он полагает, что вел себя довольно скверно.
– О! Понимаю... – задумчиво произнесла она.
В поведении Изабеллы не было и тени смятения. Любопытство толкало меня на дальнейшие расспросы, хотя, в сущности, это было не мое дело.
– Вы не думаете, что он вел себя скверно? – спросил я.
– Не знаю... Я просто не знаю... Видите ли, – добавила она, будто извиняясь, – у меня просто не было времени подумать.
– Вы не были шокированы, испуганы, расстроены?
Мне стало уже по-настоящему любопытно.
Изабелла, казалось, обдумывала мои слова.
– Нет, – наконец произнесла она все с тем же отстраненным видом, словно рассматривала что-то далекое. – А что, надо было?
Ну вот! Она обратила против меня мое же оружие! Ответа я, разумеется, не знал. Откуда мне знать, что должна испытывать девушка, впервые столкнувшись – не с любовью, нет, и, конечно, не с нежностью, – а с проявлением низменных страстей довольно примитивного человека!
Я всегда думал (или мне просто хотелось так думать?), что в Изабелле есть что-то исключительно чистое, девственное. Так ли это на самом деле? Помнится, Гэбриэл дважды упоминал ее рот. Я внимательно посмотрел на Изабеллу. Нижняя губа у нее была полная – рот почти габсбургский[15]. Губы не накрашены, чистого, естественного цвета. Да, рот, пожалуй, чувственный.
Гэбриэл якобы пробудил в Изабелле определенный отклик. Но какой? Чувственный? Инстинктивный? И как об этом отклике судил ее разум?
Внезапно Изабелла спросила, нравится ли мне майор Гэбриэл. Было время, когда я затруднился бы ответить на такой вопрос. Но не сегодня. Сегодня мое отношение к Гэбриэлу было совершенно определенным.
– Нет! – ответил я бескомпромиссно.
– Миссис Карслейк он тоже не нравится, – задумчиво произнесла Изабелла.
Аналогия с миссис Карслейк меня покоробила.
– А вам. Изабелла? Вам он нравится? – в свою очередь спросил я.
Изабелла долго молчала, а когда наконец заговорила, я понял, что она с трудом подбирает слова.
– Я его не знаю... Я ничего о нем не знаю... Ужасно, когда не можешь даже поговорить...
Мне было трудно это понять, потому что, когда мне случалось увлекаться женщинами, обычно влечение вызывалось взаимопониманием, верой (иногда ошибочной) в особую симпатию, совпадением вкусов и мнений, обсуждением спектаклей, книг, этических проблем. Ощущение дружеской теплоты всегда было началом того, что зачастую оказывалось просто завуалированным чувственным влечением.
Гэбриэл, по словам Терезы, очень привлекателен и нравится женщинам. По-видимому, Изабелла тоже находила его привлекательным, но в таком случае его мужественное обаяние самца она воспринимала как факт, не осознавая и не обманывая себя иллюзией осознания. Он пришел как посторонний, чуждый человек. Нравится ли он ей? Возможно ли, что ее привлекала только физическая близость, а не сам человек?
Разумеется, это всего лишь абстрактные рассуждения.
А Изабелла рассуждать не будет. Какие бы чувства она ни испытывала к Гэбриэлу, анализировать их она не станет. Она просто примет их – примет как часть сотканного жизнью ковра и перейдет к следующей части узора.
Я вдруг понял, что именно это возбудило в Гэбриэле такую бешеную ярость. На какую-то долю секунды я даже ему посочувствовал.
Неожиданно Изабелла серьезным тоном спросила, как я думаю, почему красные розы очень недолго стоят в воде.
Мы принялись обсуждать этот вопрос. Я поинтересовался, какие цветы ей особенно нравятся. Изабелла назвала красные розы, темную, почти коричневую лакфиоль и густо сидящие на стебле бледные розовато-лиловые левкои. Выбор показался мне странным, и я спросил, почему ей нравятся именно эти цветы.
– Не знаю, – ответила Изабелла.
– Вы просто ленитесь думать! Прекрасно знаете, только не даете себе труда подумать.
– В самом деле? Ну что же, хорошо. В таком случае я подумаю.
Она сидела, выпрямившись, очень серьезно обдумывая ответ. Когда теперь я вспоминаю Изабеллу, я вижу ее именно такой. И всегда, до конца жизни, буду помнить ее сидящей на каменной резной скамье. Всю в ярком солнечном свете... Голова гордо поднята, длинные тонкие руки спокойно сложены на коленях, лицо серьезное... Она думает о цветах.
– Мне кажется, я люблю эти цветы, – наконец заговорила она, – потому что к ним приятно было бы прикоснуться... они такие великолепные... как бархат... И еще потому, что у них прекрасный запах. На кустах розы выглядят некрасиво. Роза должна быть сама по себе... в стеклянном бокале. Тогда она прекрасна! Но только очень короткое время... вскоре она поникнет и умрет. Не поможет ни растворенный в воде аспирин, ни обжигание стебля.
Все это хорошо для других роз. Ничто не может сохранить крупные темно-красные розы... Я бы хотела, чтобы они не умирали.
Это была самая длинная речь, которую я слышал от Изабеллы. Ей было интереснее говорить о розах, чем о Гэбриэле.
Этот момент, как я уже говорил, навсегда остался в моей памяти. И это была кульминация нашей дружбы.
С того места, где стояла моя каталка, мне было хорошо видно тропу, которая вела через поля к замку. По ней шел человек... в военной форме и в берете. С острой, удивившей меня самого болью я вдруг понял, что лорд Сент-Лу вернулся домой.
Глава 18
Порой возникает ощущение, что некое событие уже неоднократно происходило раньше и оно теперь назойливо повторяется. Я испытал это чувство, глядя на приближавшегося к нам молодого лорда Сент-Лу. Казалось, что когда-то я уже лежал здесь, беспомощный, неподвижный, и снова и снова видел, как Руперт Сент-Лу идет через поля.
Это бывало со мной раньше, будет происходить и впредь... без конца.
«Прощай, Изабелла! – подсказало мне сердце. – Это сама судьба пришла за тобой».
Вокруг снова воцарилась атмосфера сказки – нереальная, иллюзорная. Мне предстояло принять участие в знакомой концовке знакомой истории.
note 14
Эвфемизмы - смягченные слова или выражения, заменяющие грубые или неприличные прямые выражения.
note 15
Габсбурги - династия германских и австрийских императоров и испанских королей, игравшая важную роль в мировой истории с XI по XX век. Характерной особенностью Габсбургов являются передававшиеся по наследству черты физического облика, в том числе полнота нижней губы.