– Мадам Югубян, сэр! – объявил он и удалился, захлопнув дверь и оставив меня на милость этой особы.
Кэтрин немедленно устремилась в атаку. Никогда еще я не чувствовал себя таким беспомощным, никогда так ясно не сознавал своего положения. Она была женщиной, от которой рекомендуется бежать как можно скорее, а бежать я не мог.
– Пожалуйста, если вы будете так добры, вы должны пойти со мной!
В ее устах это прозвучало скорее как команда, чем как просьба.
– Простите? – Я был поражен.
– Я не очень хорошо говорить английский, боюсь. Но нельзя терять время. Нет времени совсем. Я прошу вас пойти к мистеру Габриэлю. Он очень болен. Скоро, очень скоро он умирать, и он просил вас приходить. Чтобы увидеть его, вы должны сейчас же пойти.
Я пристально посмотрел на нее. Откровенно говоря, я подумал, что передо мной сумасшедшая. Фамилия Габриэль не произвела на меня абсолютно никакого впечатления, частично, полагаю, из-за ее произношения. Кэтрин выговаривала фамилию совершенно не похоже на «Габриэль». Но даже если бы она произнесла ее правильно, не думаю, что фамилия задела бы какую-либо струну в моей душе.
– Так вы говорите – кто-то умирает? Какой-то мой… м-м… знакомый?
В ее глазках застыл упрек.
– Ну да, вы его знаете, вы его хорошо знаете! И он хочет вас видеть.
Кэтрин была так напориста, что я попытался сообразить, кого же она все-таки имеет в виду. Какую фамилию она назвала? Гейбл? Может, Гэлбрайт? Знавал я когда-то одного Гэлбрайта, по профессии горного инженера… Наше знакомство было шапочным, и в высшей степени невероятно, чтобы он пожелал увидеть на смертном одре именно меня.
– Как, вы говорите, его фамилия? – переспросил я. – Гэлбрайт?
– Да нет, нет! Габриэль. Га-бри-эль!
Я удивился еще больше. Теперь она произнесла слово достаточно четко, но фамилия вызвала у меня ассоциацию с архангелом Гавриилом с огромными крыльями за спиной. Его образ хорошо гармонировал с Кэтрин Югубян, черты которой отличались крайней суровостью и простотой. Женщин с такой библейской внешностью можно встретить на картинах итальянских примитивистов: обычно их коленопреклоненные фигуры размещаются в нижнем левом углу…
– Джон Габриэль, – упрямо твердила она.
И тут я понял, о ком она говорит!
Ну конечно. Джон Габриэль… С тех пор как я последний раз произносил это имя вслух, прошло, наверное, лет десять.
Я вспомнил последнюю встречу с Джоном Габриэлем в Заграде, то, что там тогда произошло, и волна ненависти захлестнула меня.
– Значит, он умирает? – Я едва сдерживался от бешенства. – Рад слышать!
– Что, простите?
Знаете, бывают слова, которые невозможно повторить, когда вас вежливо переспрашивают. Очевидно, Кэтрин Югубян совершенно ничего не поняла. Так что я, вздохнув, продолжил разговор:
– Вы говорите, он умирает?
– Да. Ему больно – он очень страдает.
Что ж, радостная весть. Вы, наверное, подумали, что я – чудовище. Но скажу, что никакая боль, никакое страдание не искупит вину Джона Габриэля. Однако совершенно невозможно растолковать такое этой женщине, которая, несомненно, являлась его ярой поклонницей.
«Да что же такое есть в этом типе, – подумал я раздраженно, – что все женщины попадаются к нему на удочку? Он же страшен как смертный грех! Заносчив, вульгарен, хвастлив… Следует признать, что он неглуп и в определенных обстоятельствах интересный собеседник. Да, он не лишен чувства юмора. Но это все. Понимаете, все! Его отрицательные черты, по-моему, начисто заглушали то немногое хорошее, что было в этом человеке. И я не могу взять в толк…»
Кэтрин прервала мои размышления:
– Пожалуйста, так вы пойдете? Пойдете быстро? Нельзя терять время.
Я взял себя в руки.
– Извините, мадам, – сказал я, – но, боюсь, я не смогу вас сопровождать.
– Но он хочет вас видеть! – настаивала она.
– Я не пойду.
– Вы не понимаете! Он болен. Он умирает и хочет видеть вас.
Я напрягся и приготовился к схватке. Я понял (а Парфитт догадался с первого взгляда), что Кэтрин Югубян так просто не сдастся.
– Вас ввели в заблуждение, – сказал я. – Джон Габриэль мне не друг.
Она энергично тряхнула головой:
– Ну да, ну да. Он читать ваше имя в газете. Там написали, что вы – член Комиссии. И он говорить, чтобы я разыскала вас и уговорила прийти. Пожалуйста, вы должны прийти быстро, очень быстро, потому что доктор говорит, ему осталось недолго. Так вы идете со мной?
Мне показалось, что лучше высказаться откровенно.