Выбрать главу

Можно ответить: потому что растения не общаются между собой.

Хорошо, предположим, мы это установили. Стало быть, как это вытекает из нашей основной аксиомы, растения не имеют языка, а следовательно, не имеют и искусства. Но погодите! Это следует вовсе не из основной аксиомы, а всего лишь из недостаточно изученного постулата Толстого.

А что, если существует некоммуникативное искусство?

Или одни типы искусства коммуникативны, а другие нет?

Сами происходя от животных, активных хищников, мы, что вполне естественно, пытаемся обнаружить у других соответствующий тип коммуникативного искусства, и, когда нам это удается, такое искусство сразу же получает право на существование и свое место в типологической классификации. Способность определить типологическую принадлежность подобных видов искусства — недавнее блестящее достижение нашей науки.

Однако задумайтесь: несмотря на колоссальные успехи, сделанные теролингвистикой за последние десятилетия, мы только вступаем в эру великих открытий и ни в коем случае не должны становиться рабами собственных аксиом. Нам пока ни разу не удалось заглянуть за те далекие горизонты, что лежат перед нами. Мы пока еще не смеем принять тот поистине поразительный вызов, который бросают нам растения.

Если некоммуникативное искусство растений существует, то мы обязаны заново переложить буквально каждый кирпичик в фундаменте нашей науки и принять на вооружение совершенно новый набор технических приемов исследования.

Потому что просто-напросто невозможно одним и тем же способом исследовать и описывать леденящие душу детективные истории, столь распространенные в литературе ласок, любовные песни лягушек или туннельные саги земляного червя — и литературные произведения, созданные красным деревом или кабачками.

Этим объясняется и то, что безусловно смелые попытки д-ра Шриваса из Калькутты использовать замедленную съемку для записи лексики подсолнухов были обречены на неудачу. Он подошел к решению данного вопроса с позиций кинесики и пользовался теми же приемами исследования коммуникативного искусства, что и при записи произведений черепах, устриц, ленивцев. Для него основной проблемой представлялась лишь поразительная замедленность кинесики растений.

Однако копать здесь нужно значительно глубже. Искусство, которое д-р Шривас стремился обнаружить, если оно действительно существует, должно принадлежать к некоммуникативному типу и, возможно, к некинетическому. Возможно также, что время — основной элемент, матрица и мера всех известных искусств животного мира — вообще не имеет отношения к искусству растений. Растения могут пользоваться, например, такой мерой, как вечность. Однако мы этого пока не знаем.

Да, не знаем. И догадываемся лишь об одном: предполагаемое искусство растений в корне отлично от искусства животных. Что же оно конкретно представляет собой, сказать пока не можем: мы его для себя даже не открыли. И все же я с известной долей уверенности предсказываю, что оно существует и, по всей вероятности, окажется не активным, а реактивным, т.е. главным в нем будет не действие, а реакция, не направленная коммуникация, а рецепция. Это полностью противоречит тому, на чем основаны известные нам виды искусства, поддающиеся сопоставлению и типологическому определению. Таким образом, мы можем открыть первое в истории пассивное искусство.

Но сможем ли мы вообще когда-либо узнать, что оно существует? Сможем ли его познать?

Это, разумеется, будет невероятно трудно. Но не надо отчаиваться! Вспомните: совсем недавно, еще в середине двадцатого века, большинство деятелей науки и искусства не верили даже в то, что язык дельфинов может быть расшифрован человеком и окажется безусловно достойным его внимания! Возможно, через сто лет кто-то так же посмеется и над нашими сегодняшними опасениями. «Представьте себе, — скажет некий фитолингвист[5] литературному критику-эстету, — ведь они тогда даже языка баклажанов не знали!» И оба снисходительно улыбнутся, наденут рюкзаки и отправятся к пику Пайка[6], чтобы прочесть в оригинале недавно дешифрованные стихи лишайника, записанные на северной стороне его вершины.

И вместе с ними или чуть погодя туда поднимется еще более хитроумный исследователь, настоящий искатель приключений, — первый геолингвист, который, не обращая особого внимания на изящную, но недолговечную поэзию лишайника, прочтет еще менее коммуникативные, еще более пассивные, совершенно вневременные, холодные, вулканические стихи гор, в которых каждая скала — одно-единственное слово, сказанное Бог весть когда самой Землей, плывущей в бесконечном одиночестве и в бесконечном сообществе — во Вселенной.

вернуться

5

Phyton — растение. Неологизм У. Ле Гуин, который можно перевести и как «лингвистика растений».

вернуться

6

Вершина в Скалистых горах США, высота более 4 км.