— Ани, ты, положительно, обворожительна!
— Ты, Борис, находишь? Я очень рада!
Баронесса круто повернулась и почти упала на ковровую отоманку, будто нечаянно сделав своему собеседнику пригласительный жест.
— А ты меня не будешь бояться?
— Это почему?
— Я теперь свободна, а мужчины боятся свободных женщин... ведь теперь я могу...
— Ну, что об этом говорить... — доктор взял ее за руку и, по привычке, там, где ищут пульс.
— Видишь, я тебе должна сказать, что с этого печального момента мои средства значительно сокращаются!
— Ну! Это почему?
— Из состояния моего мужа мне придется получить только седьмую часть — это составит пустяки, тысяч триста-четыреста, не больше... это так мало!
— Ну нет, довольно! — радостным голосом встрепенулся доктор. — Да наконец, причем тут деньги, когда я люблю тебя все сильнее и сильнее, когда я...
— Милый!
Они потянулись друг к другу... близко, близко... душа барона не выдержала и крикнула: «Пфуй!..» но, конечно — этот вопль души не был услышан.
— Только, дорогая моя, — говорил после доктор, — я, как хочешь, этого кирасира, этого откормленного борова, прости за выражение, я его не переношу!
— Ах, милый мой мальчик, ведь с ним я не тебе ставила рога, а мужу... с тех пор как ты...
— Ну, а грек Штаны-штопало?
— Да ведь это миллионер! Ведь, ты знаешь, барон был страшно скуп, особенно последнее время.
— А румын — первая скрипка?
— Ну, какие все мелочи и притом это так давно... Ты бы припомнил еще мое пансионское увлечение, о котором я тебе рассказывала... но теперь...
— Теперь... — шепотом прошамкал доктор, так как его рот был прикрыт чем-то душистым и влажным.
— Фуй-фуй, какие свиньи! — простонала бедная душа наблюдателя, искренне пожалев, что лишена материальной силы, возможности запустить в этих свиней, чем ни попало.
Опять длинная анфилада комнат. Там за небольшим зимним садом комнаты дочери, там уютный кабинет и спальня доброй Нины. Она всегда была такая ласковая, такая милая кошечка.
У Нины гости; две ее приятельницы остались ночевать — Нина так боится покойников.
— Эта отвратительная привычка держать целых трое суток… дома!
Перед словом «дома» девушка сделала легкую паузу, она не произнесла именно, что держать, но баронская душа ясно расслышала слово «падаль».
— Вообще, — ораторствовала Нина, — папа умер так некстати, так глупо! И совершенно спутал все наши... расчеты... Представьте, доктора уверили, что протянут его до марта... конец сезона. Они обещали даже, что у папы хватит сил выдержать поездку на Ривьеру. Там он и мог бы умирать, сколько угодно. Мы бы его там похоронили и остались бы на весь сезон в Париже... хоть целый год и, конечно, могли бы вовсе не стесняться трауром... А теперь! Перед самым началом сезона! Все планы насмарку. Спектакли наши пропали, мне ни в чем, ни в чем нельзя участвовать, от всего отказаться... целую зиму! Это ужасно! И потом этот безобразный траур, черный цвет, который мне совсем не к лицу. Маменьке хорошо! Ей очень даже идет черное, ее на десять лет молодит траур, ей не нужны выезды, она будет себе утешаться с греком и румынскими скрипачами, она теперь еще доктора завела... ей хорошо... А я... Господи, как я несчастна!
— Фу! Мерзкая девчонка! — тоже сплюнула (мысленно конечно) душа барона и поплелась в еще более отдаленные апартаменты, занимаемые многообещающими юношами — сыновьями.
Там было довольно шумно; как кажется, у бедных сирот шло что-то вроде легкой пирушки. Оповещенные по телефону, к молодым баронам приехали трое товарищей, во-первых, выразить свое соболезнование, а во-вторых, с добрым намерением непременно чем-нибудь развлечь, утешить бедных друзей, а потому пригласить на какой-то особенный пикник, устроенный экспромтом очаровательной Жоржеттой Флик. Пикник этот устраивался по случаю... ну, по какому случаю? Решили сообща, что по случаю ускоренной, сверх скучного ожидаемого срока, кончины незабвенного их родителя.
— Конечно, — философствовал Коко Пальчиков, — кончина явление весьма печальное... так, по крайней мере, принято считать в порядочном обществе, но с настоящим случаем совпадают и большие личные и даже общественные выгоды, например...
Пример такой сейчас же привел барон Пьер:
— Мне надоели, — говорил он, — эти вечные и скучные истории... Папа, одолжи сто рублей... Шер папахен, мне непременно нужно полтораста... и всегда при этом строгие взгляды, упреки и пренеприятные замечания!
— Канитель!
— Просто извод! Бесцельный, глупый извод! Злоупотребление отеческим правом!
— И почему это право?— сомневался Поль. — В чем его основания? Просто самодурство, злоупотребление властью.