Но он уводит разговор в сторону Кайлы.
— Я, правда, думал, ты собираешься сделать ей предложение, — говорит Бригс.
Пристально смотрю на него.
— Сейчас неподходящее время.
— А будет вообще подходящее время?
— Откуда столько любопытства?
— Полагаю просто хочу, чтоб ты был счастлив, — пожимая плечами, говорит Бригс. — Кроме того, она мне нравится. Она стерва и подходит тебе. Осмелюсь сказать, что и ты ей подходишь.
Вздыхаю. Должен заметить, приятно слышать подобное от него.
— Всему своё время. Сейчас я просто счастлив, что она здесь. И что остаётся.
— А что с работой?
— Сейчас она работает на меня, — сообщаю ему.
— Ах ты, старый пёс, — ухмыляется он. — Заставил собственную девушку работать на себя.
— Я буду платить ей, — напоминаю ему.
— Ага. Только не путай, за что платишь.
— Замолчи, Бригс.
Вскоре мы доходим до соседей и машины Бригса, зарытой в снегу. Позже мы собираемся выкопать ее, а сейчас, похоже, соседи уже вернулись.
Стучим в дверь, и Бригс вынимает Винтера из пальто. Маленький щенок извивается, пытаясь лизнуть лицо Бригса, и в тот момент я понимаю, что Бригсу будет сложно от него отказаться, если он вообще это сделает. Ненавижу признавать такое, но это меня радует. Теперь он знает. Теперь он это понимает. Трудно отпустить лучшего друга человека.
Дверь открывает миссис Макоули, женщина средних лет с сединой в волосах, как у Хилари Клинтон. Я узнаю ее, и она узнает нас.
— Мальчики МакГрегора, — говорит она. — Счастливого Рождества.
— Счастливого Рождества, — говорим мы в унисон, как кучка глупых детишек.
— Послушайте, — говорит Бригс, когда ее глаза сосредотачиваются на щенке. — Прошлым вечером я въехал в сугроб. Дома никого не было, я очутился в сарае, искал хоть кого-нибудь. А наткнулся на этого маленького щенка, и взял его, чтобы он не умер на холоде. Мы подумали, может быть, он ваш.
Она качает головой.
— Мои небеса. Какой ангелочек, — говорит она, касаясь кончика его угольно-черного носа. — Но он не наш. Никогда раньше его не видела.
— Вы уверены? — спрашивает Бригс.
Она кивает.
— Совершенно точно.
— А не хотите взять его? — спрашиваю ее и чувствую на себе взгляд Бригса.
— О, боже, нет. Я люблю собак, но у Алистера аллергия. Хотя уверена, вы сможете найти ему дом. Вы все еще управляете этим приютом, разве не так, Лаклан?
— Да, — говорю ей. — Мы найдем ему любящий дом. Просто хотел удостовериться насчет вас.
Мы благодарим ее за уделенное нам время, желаем счастливого нового года, а затем возвращаемся домой, снег хрустит под нашими ботинками.
— Не могу поверить, что ты предложил ей взять щенка, — говорит Бригс.
— Ну, ты сказал, что не хочешь собаку, — говорю ему, мой голос весёлый. Я вдыхаю и выдыхаю свежий воздух, дыхание превращается в морозное облако. — Если только ты не передумал.
Бригс ничего не говорит.
Прочищаю горло.
— Послушай, я понимаю. Это большая ответственность.
— Все не так, — мрачно говорит он.
— Я еще не закончил. Да, они — большая ответственность. Требуют много времени, обязательств и заботы. Но больше всего им необходима любовь. Речь идет о том, чтобы открыться и испытать нечто абсолютное и безусловное, пытаясь дать в ответ то же самое, что они дают тебе. Богу известно, собаки каждый раз, когда будут жевать твой любимый ботинок, и гадить у тебя в постели, будут проверять эту любовь и терпение.
— Лаклан, не надо кормить меня этой воодушевлённой болтовней о собаках.
Я продолжаю.
— Дело в том, что любить кого-то после того, как ты потерял так много, страшно. Я это знаю, и все же не могу даже притворяться, что знаю, каково тебе. Любить собаку, позволяя ей войти в твою жизнь, это как позволить влюбиться. Влюбиться безумно. Речь о том, чтобы привязаться к кому-то, кто умрет, когда ты еще будешь жить. И ужасно думать так, но полагаю, именно поэтому мы так привязаны к животным, к нашим питомцам. Мы живем дольше них. Их время на земле ограничено, и у них нет ничего, кроме любви. Но именно это делает каждый день с ними еще слаще. Любовь к собаке это о любви и потере. Но в конечном итоге, твое сердце становится больше и сильнее.
Несколько мгновений Бригс молчит, единственный звук — наше дыхание и шаги по дороге, все остальное приглушено снегом.
Наконец, он говорит.
— Черт, Лаклан. Почему ты не напишешь это в своей брошюре «Любимого Забияки»?