Ага, никакая это не шторка. Задней стенки у шкафа вообще не обнаружилось, он был придвинут к стене, прямо к обоям. Обои были смешные, с выцветшими цветами, напоминающими капусту. Их-то Алена и приняла за шторку.
И вдруг…
Алену вдруг сильно встряхнуло, голова мигом стала тяжеленной. Алена потеряла равновесие, упала на стенку… та поддалась под ее весом, и вообще, оказалась не твердой и крепкой, а мягкой, колючей, пахнущей сеном… что за ерунда такая?!
И это было ее последней мыслью.
Песня раздавалась где-то совсем рядом. Алена открыла глаза и некоторое время непонимающе смотрела на бревенчатую стену. В пазах торчала пакля. Бревна были тщательно отесаны, кое-где в трещинках проступила смолка, собравшаяся тугими капельками. Пахло очень приятно: сеном, этой древесной смолкой, промороженным деревом, еще чем-то знакомым, только не понять чем.
Алена огляделась по сторонам и обнаружила себя сидящей на полу какого-то просторного сарая. Вместо пола здесь была утоптанная земля, усыпанная сухим сеном. Пение раздавалось где-то над головой. Ага, понятно, вон из того узенького окошечка, прорубленного в стене.
Алена кое-как поднялась и придвинулась к нему. Да так и замерла, изумленная!
Сверкало солнце, сверкал снег. Перед глазами открылся просторный вид на замерзшую реку. В очертаниях противоположного берега было что-то очень знакомое, где-то она уже видела слияние двух больших рек, стрелкой уходящее в единое общее русло… Но вспомнить не могла. На заснеженном высоченном берегу носились туда-сюда люди, одетые как-то очень странно: все в белом, и мужчины, и женщины, а поверх длинных одежд – белые шубы мехом наружу. Впрочем, одежды были не совсем белые, а как бы сероватые или желтоватые. Такого цвета бывает только что вытканное, но еще не выбеленное полотно. «Кажется, этот цвет называют суровым или диким», – вспомнила Алена, которая была барышней очень начитанной, в том смысле, что голова ее была набита обрывками самых разнообразных, может, и интересных, но в повседневной жизни абсолютно непригодных сведений. Очень странными были и головные уборы у людей. То есть молодые были все простоволосы, но и парни, и девушки (к слову, у всех девушек по спинам змеились редкостной красоты косы!) носили на головах венки из сухих цветов и сухой травы. Женщины постарше украсили себя красными, желтыми, синими, не побоимся этого слова, кичками.
«Может, народное гулянье… карнавал? – озадачилась Алена. – А вот и еще ряженые».
В самом деле – новая веселая толпа примчалась на берег. Это были парни, они тащили огромное колесо с семью спицами, в разные цвета окрашенными, а в центре колеса горел огромный пук соломы. У всех на плечах были козьи, коровьи, конские шкуры, на головах – головы этих животных. В середине плясал высокий парень в медвежьей шкуре, вместо лица – личина медвежья, да какая страшная! А вот и девушки прибежали, они принесли, передавая с рук на руки и нянча, соломенную куклу в разноцветных лоскутках и лентах. Весь снег был усыпан лепестками сухих цветов – неужели нарочно для этого дня сберегли их с лета?
– А как же, – послышался рядом с Аленой надтреснутый голос. – Небось зимой цветы не растут.
Неужели она не подумала о цветах, а нечаянно сказала это вслух?
Алена оглянулась – и растерянно моргнула, не обнаружив никого на уровне своих глаз. Посмотрела ниже – и увидела маленького – ей чуть выше пояса! – человечка в каких-то широченных штанах (их так и хотелось назвать портками) и такой же рубахе распояскою. У человечка была большая голова, вся в седых, распатланных космах, и косматая же борода. Несмотря на свой, мягко говоря, бомжеватый вид, он казался очень симпатичным. Было в нем что-то такое… уютное, до невозможности привлекательное, и Алена ну просто не могла не улыбнуться в ответ на его щербатую улыбку.