А брюки стали свободнее. На целый размер, если не больше. Придется носить подтяжки.
Мимо него пронесся неведомо куда велосипед. Потом вдруг резко затормозил.
— Привет, мистер Крэнк.
Это был Спайк Фромейер — он торопился домой после тайной встречи с подобными ему юнцами. Мальчишка спал меньше отца, среди соседей ходили слухи о сомнительных ночных похождениях Спайка. Мальчик он был в целом неплохой, даже симпатичный, но неуправляемый.
— Привет, Спайк, — поздоровался Лютер. — Почему гуляешь так поздно?
— Просто надо было проверить кое-что, — ответил мальчишка с таким видом, точно его официально назначили ночным сторожем.
— Что именно, Спайк?
— Папа попросил съездить на Стэнтон-стрит, посмотреть, сколько там выставлено Рудольфов.
— И сколько же? — спросил Лютер, притворяясь, что это его чрезвычайно интересует.
— Ни одного! Мы снова их переплюнули.
«Да, какой триумф Фромейера, — подумал Лютер. — Боже, до чего все это глупо!»
— А вы-то свой ставить собираетесь или нет, мистер Крэнк?
— Нет, не собираюсь, Спайк. Мы в этом году на Рождество уезжаем.
— Честно говоря, такого от вас не ожидал.
— У нас свободная страна, Спайк. И каждый волен поступать, как ему заблагорассудится.
— Но ведь до Рождества-то вы не уедете, — сказал Спайк.
— Что?
— Я слышал, вы уезжаете в полдень. Так что времени у вас полно, вполне успеете установить снеговика. И тогда мы снова сможем выиграть приз.
Лютер на секунду умолк и в очередной раз поразился скорости, с которой подробности частной жизни отдельного человека становятся известны всей округе.
— Частые победы развращают, Спайк, — мудро заметил он. — Пусть на этот раз приз выиграет другая улица.
— Ну, не знаю.
— Давай двигай домой.
Мальчик отъехал, потом обернулся и бросил:
— До встречи, мистер Крэнк.
Отец Спайка, как оказалось, сидел в засаде, он выскочил из укромного места, когда Лютер приблизился к его дому.
— Добрый вечер, Лютер, — сказал Вик и сделал вид, что оказался здесь совершенно случайно. Просто стоял, прислонившись спиной к почтовому ящику на въезде во двор.
— Добрый вечер, Вик, — ответил Лютер и едва не остановился. Но в последний миг решил этого не делать. Обошел Фромейера и двинулся дальше. Тот пошел следом.
— Как там Блэр?
— Все хорошо, Вик, спасибо. Как твои ребятишки?
— В предвкушении праздника. Знаешь, все же Рождество — лучшее время в году. Согласен со мной, Лютер? — Фромейер прибавил шагу и поравнялся с ним. Теперь они шли по улице бок о бок.
— Да, что верно, то верно. И все чудесно, вот только по Блэр скучаю. Без нее Рождество совсем не то.
— Ясное дело.
Они остановились перед домом Бекеров. И недолго понаблюдали за тем, как бедняга Нед балансирует на верхней ступеньке стремянки, безуспешно пытаясь укрепить огромную звезду на верхушке елки. Жена стояла внизу и активно помогала советами, но при этом и не думала придержать стремянку. Теща наблюдала за действом, отступив на несколько шагов. Новой драмы здесь не миновать, подумал Лютер.
— Есть в Рождестве кое-какие моменты, без которых я прекрасно могу обойтись, — сказал Лютер.
— Так ты что, и вправду сбегаешь?
— Ты правильно понял меня, Вик. И спасибо за поддержку.
— И все же, мне кажется, нехорошо все это.
— Но ведь не тебе решать, верно, Вик?
— Нет, не мне.
— Спокойной ночи, Вик, — сказал Лютер. И оставил собеседника у дома Бекеров наблюдать за дальнейшим развитием событий.
Глава 6
Заседание Комитета по созданию приюта для женщин, подвергшихся насилию в семье, закончилось для Норы плохо. А началось все, когда Клаудия, ее, мягко говоря, не слишком близкая подруга, неожиданно выпалила:
— Так, значит, Нора, никакого кануна Рождества в этом году?
Из восьми присутствовавших дам, включая саму Нору, до сих пор лишь пятеро удостаивались чести быть приглашенными к ней на рождественскую вечеринку. Троих не звали ни разу, и они, отчаявшись найти лазейку, сразу же насторожились.
«Вот соплячка чертова», — подумала Нора, но все же умудрилась выдать ответ:
— Боюсь, что нет. Едем в отпуск. — И еще ей хотелось добавить: «А если в даже не уезжали, Клаудия, дорогая, тебе приглашение все равно не светило».
— Слышала, вы отправляетесь в круиз, — вставила Джейн, тоже из троицы отверженных.
— Да. Уезжаем прямо в день Рождества.
— Так, выходит, вы полностью игнорируете все рождественские праздники? — спросила Бет, еще одна шапочная знакомая, которую приглашали лишь потому, что фирма мужа имела деловые связи с «Уайли и Бек».
— Да, полностью, — несколько агрессивно ответила Нора.
— Что ж, неплохой способ сэкономить деньги, — заметила Лайла, самая мерзкая особа из троицы. И с особым нажимом произнесла при этом слово «деньги», как бы намекая, что, видимо, с этим в семье Крэнк возникли проблемы.
Нора покраснела. Муж Лайлы был педиатром. И Лютер точно знал, что они по уши в долгах — большой дом, дорогие автомобили, загородные клубы. Зарабатывают много, а тратят еще больше.
А кстати, где же был сам Лютер в этот критический момент? Почему именно Нора должна принимать на себя все удары? Почему должна находиться на передовой, в то время как сам он отсиживался у себя в конторе и общался исключительно с теми людьми, которые или работают на него, или просто его боятся? Эдакий клуб для добрых старых парней, этот «Уайли и Бек», шайка строгих и хитрых бухгалтеров, которые, возможно, испытывают сейчас Лютера на вшивость. За то, что осмелился пренебречь Рождеством, желая сэкономить несколько лишних баксов. И если подобное пренебрежение станет традицией, что ж, это вполне в духе бухгалтерской профессии.
И Нора вновь с завистью и укором подумала о том, что Лютер скрывается на работе и даже, возможно, изображает героя.
Подготовкой к Рождеству занимаются женщины, а не мужчины. Именно они делают покупки, украшают дом, готовят, составляют списки гостей и рассылают поздравительные открытки. Тогда почему именно Лютер затеял бегство от Рождества? Ведь от него не так уж много и требовалось.
Нора вся кипела, но старалась не показывать этого. Ни к чему затевать склоку с так называемыми подругами, тем более на заседании Комитета по созданию приюта для женщин, подвергшихся насилию в семье.
Тут кто-то напомнил о перерыве, и Нора первая вылетела из комнаты. Она кипела и по дороге домой. Ее преследовали неприятные мысли о Лайле и ее ехидном замечании о деньгах. Еще больше злилась она, размышляя о Лютере и его эгоизме. Она уже начала подумывать о том, что, пожалуй, стоит назло ему украсить дом. Раздобыть и нарядить елку можно часа за два. И еще не поздно пригласить на вечеринку. Фромейер будет просто счастлив, если она попросит помочь установить снеговика. Потом накупить подарков, открыток, разослать их, и можно отправляться в круиз со спокойной совестью.
Она свернула на Хемлок-стрит, и первое, что бросилось в глаза, — это их дом. Единственный, на крыше которого не было снеговика. Что ж, это на совести Лютера. Их симпатичный двухэтажный дом красного кирпича выглядел так, словно они, Крэнки, какие-нибудь индуисты или буддисты и не верят в Христа и Рождество.
Нора стояла в гостиной и смотрела на то место, где всегда возвышалась нарядная, сверкающая огнями елка. Впервые за все время собственный дом вдруг показался Норе пустым, холодным и неуютным. Прикусив губу, она решительно направилась к телефону. Но оказалось, что Лютер вышел куда-то перекусить. Среди изъятой из почтового ящика корреспонденции между двумя конвертами с поздравительными открытками она вдруг увидела то, при виде чего сердце у нее замерло. Письмо авиапочтой, из Перу. Испанские слова на штампах и марках.
Нора уселась в кресло и вскрыла конверт. Две странички, исписанные таким знакомым и прелестным почерком. Каждое слово Блэр было для нее драгоценно.