Я оглядела сидящих за столом, заметил ли этого кто, и единственным человеком, смотревшим на меня, оказалась моя мать. Кажется, она отчасти смущена сексуальностью жеста... а отчасти ей понравился этот эмоциональный выпад.
Я понятия не имела, на что было похоже мое лицо. Передо мной поставили салат, и я смущенно уставилась в тарелку, не видя ее. Когда официантка спросила меня, каким соусом приправить салат, я ответила ей наугад, и она добавила солидную порцию помидор с ярко-апельсиновой субстанцией.
Джек мягко начал расспрашивать Лу о ее жизни. Он был так хорош, что немногие из рядовых граждан заподозрили бы у него тайный умысел. Я попыталась не думать о природе этого умысла.
Я повернулась к Джессу, который мучился с банкой с кусочками бекона. Несмотря на приятно украшенную комнату, шлепающие в банке кусочки твердо напомнили мне, что мы в Бартли. Я протянула руку, жестом показывая «Давайте я открою».
Несколько удивленный, Джесс вручил мне банку. Я твердо взяла ее, вдохнула. Повернула крышку, выдыхая. Крышка отлетела. Я вручила ему банку.
Когда я посмотрела ему в глаза, на его лице читалось какое-то сомнительное веселье.
Сомнительное – хорошо. Веселье – не очень.
— Вы очень сильная, — отметил он.
— Да, — сказала я. Откусила кусочек салата, затем вспомнила, что Джек должен разузнать больше об этом человеке.
— Вы росли в городе крупнее, чем Бартли? — спросила я.
— О, не намного большем, — сказал он радушно. — Околона, Миссисипи. Мои родственники все еще живут там.
— А ваша жена тоже из Миссисипи?
Мне было это ненавистно.
— Да, но из Христианской Миссии. Мы встретились в колледже при Университете Миссисипи.
— А затем пошли в семинарию?
— Да, четыре года в Вестминстерской Богословской семинарии в Филадельфии. Лу и мне оставалось только уповать на Господа. Это была долгая разлука. В самом деле, после первых двух лет я больше не мог быть вдали от нее, поэтому мы поженились. Она бралась за любую работу, чтобы быть ближе ко мне, пока я работал в аспирантуре. Она играла на органе в церкви, играла на пианино на вечеринках. Даже работала в ресторане быстрого питания, благослови ее Господь. — Квадратное красивое лицо Джесса расслабилось и покраснело, когда он заговорил о своей жене. Я остро почувствовала неловкость.
Заправка для салата была густой как сметана и сладкой. Я отпихнула на край тарелки салат, наиболее покрытый приправой, и попыталась съесть то, что осталось. Не могла же я просто сидеть и выспрашивать.
— А вы, — начал он дежурный диалог, — чем занимаетесь?
Кто-то не знает историю моей жизни?
— Я работаю уборщицей, выполняю поручения людей. Украшаю рождественские елки для фирм. Делаю покупки в бакалейных магазинах для пожилых дам.
— Пятничная девушка, хотя я думаю, что «девушка» сейчас – политически некорректно. — Он вымученно улыбнулся, запудривая мозги консерваторам либеральностью.
— Да, — сказала я.
— Вы живете в Арканзасе?
— Да. — Я подтолкнула себя мысленно. — В Шекспире.
— Он немного больше Бартли?
— Да.
Он следил за мной с решительной улыбкой.
— И долго вы живете там?
— Уже больше четырех лет. Я купила дом. — Так это способствовало разговору. Что Джек хотел узнать об этом человеке?
— А чем вы занимаетесь в свободное время?
— Тренируюсь. Поднимаю тяжести и занимаюсь карате. — А теперь вот встречаюсь с Джеком. Эта мысль послала сгусток жара к промежности. Я вспомнила его губы на моей руке.
— А ваш друг, мистер Лидс? Он тоже живет в Шекспире?
— Нет, Джек живет в Литл-Роке.
— У него там работа?
А Джек хотел, чтобы люди узнали, чем он занимался?
— Его работа затрагивает различные аспекты деятельности, — сказала я нейтрально. — Лу родила Люка, так ведь зовут вашего мальчика, здесь, в больнице Бартли? — Людям чрезвычайно нравится обсуждать рождение ребенка.
— Да, прямо в здешней больнице. Мы немного волновались... были некоторые осложнения, с которыми не могла справиться эта больница. Но Лу здорова, и ребенок здоров по всем признакам, вот мы и решили, что будет лучше показать нашу веру в местных жителей. И это было просто огромным опытом.
«Вам, Люку и Лу повезло», — думала я.
— А Криста? — спросила я, думая, что этот обед никогда не закончится. Мы еще даже не дошли до главного блюда. — Когда вы приехали сюда, она уже родилась? Ей, по крайней мере, лет восемь, а вы здесь только три года, правильно?
— Да, правильно. Мы переехали сюда из Филадельфии с Кристой. — Но что-то в том, как он сказал это, было странным.
— Она родилась там, в одной из крупных больниц? Должно быть, роды там совершенно другой опыт.
— Вы старше Верены? — спросил он.
Ух ты. Смена темы. И неуклюжая. Любой мог сказать, что я старше Верены.
— Да.
— Вам, должно быть, тоже довелось поездить по свету в своей жизни, — заметил министр. Освещение над столом делало его русые волосы на десять оттенков темнее моих и, конечно, более натурального цвета.
— Вы пробыли в Шекспире где-то четыре года... но жили ли вы когда-либо в Бартли, после того, как закончили колледж?
— После окончания колледжа, я жила в Мемфисе, — сказала я, зная, что, возможно, освежу ему память. Кто-то должен был рассказать ему эту историю, раз он прожил здесь больше трех лет. Моя история стала уже городской легендой, точно такой же, как миссис Фонтенот, застрелившая своего женатого любовника на газоне здания суда в 1931.
— Мемфисе, — повторил он, неожиданно становясь слегка смущенным.
— Да, работала в фирме по уборке в качестве планировщика и супервайзера, — сказала я намеренно.
Это щелкнуло выключателем в его памяти. Я видела, как его приятное, вежливое лицо становится жестким, пытаясь сдержать тревогу от промашки.
— Конечно, это было несколько лет назад, — сказала я, освобождая его от дилеммы.
— Да, давно, — на минуту он сделал сочувствующий вид, затем тактично сказал: — у меня не было возможности спросить Дила, куда они с Вереной планируют отправиться на медовый месяц.
Я пренебрежительно кивнула и повернулась к Джеку как раз в то мгновение, когда он повернулся ко мне. Наши глаза встретились, и он улыбнулся мне той самой улыбкой, которая меняла все его лицо, углубляя носогубные складки. Вместо того, чтобы скрывать и не показывать никому свое лицо, он выглядел заразительно счастливым.
Я наклонилась, так чтобы мои губы почти касались его уха.
— У меня для тебя ранний рождественский подарок, — сказала я очень тихо.
Его глаза распахнулись от догадки.
— Тебе очень понравится, — пообещала я с придыханием.
Во время остальной части обеда, каждый раз, когда Джек не был занят разговором с Лу О’Ши или очаровыванием моей матери, он бросал на меня короткие взгляды, полные домыслов.
Мы уехали вскоре после того, как убрали десертные тарелки. Джек, казалось, разрывался между желанием поговорить с Дилом и Вереной и стремлением затащить меня в отель. Я усложнила ему выбор настолько, насколько смогла. Пока мы разговаривали с Дилом, я держала его за руку и очень нежно и мягко выводила круги на ладони большим пальцем.
После нескольких секунд он выпустил мою руку, а потом схватил ее, сжимая почти мучительно.
— До свидания, Фрида, Джеральд, — сказал он моим родителям, сначала поблагодарив Дила за приглашение. Мои мать и отец радостно сияли. — Я привезу Лили домой позже. Мы должны кое-что наверстать.
Я видела, что рот моего отца открылся, чтобы спросить, где это «наверстывание» будет происходить, но локоть матери двинул ему по ребрам – тонкий намек, что мне почти тридцать два года. Так что папа удержал улыбку, хоть и с трудом.