– Мы давали клятву Гиппократа, – возразила Лаура. – Мы не имеем права убивать.
Кирш где-то слышал это имя, но не мог вспомнить, кто это, где он служит и какое у него звание. Поэтому он благоразумно промолчал при упоминании о Гиппократе. А вдруг он на самом верху?…
В зал осторожно вошли опоздавшие. Это были местные жительницы, работавшие на немцев, которые задержались на дежурстве. Пришедшие долго не могли понять, из-за чего разгорелся такой сыр-бор.
– За невыполнение приказа фюрера я имею право вас расстрелять! – Кирш похлопал по кобуре у пояса.
– Вы можете нас расстрелять, но вы не можете заставить нас совершать убийства, какой бы великой целью это не оправдывалось, – твёрдо сказала Лаура. Её поддержали Пауль, Дитер Мюллер и другие врачи госпиталя. Кирш стоял перед ними и не знал, что делать. Неужели придётся расстреливать?…
Спасение пришло неожиданно. Опоздавшие черноволосые женщины, разобравшись наконец с проблемой, вышли вперёд.
– О чём речь? Мы готовы брать кровь у советских военнопленных.
С тех пор Август видел, как приходили машины с ранеными и военнопленными, а потом с заднего хода госпиталя грузовики вывозили бездыханные тела. Немецкие сотрудники, до этого благосклонно относившиеся к своим черноглазым помощницам, с этих пор стали избегать их.
Оберштурмбанфюрер Кирш, оставшийся следить за обстановкой, невзлюбил Лауру. Когда Август попадался ему на пути, он разражался грубой бранью и кричал, что пристрелит пащёнка, если тот будет болтаться у него под ногами.
– Развели детский сад! – кричал он. – Заберите его, а то пристрелю или растопчу!
Лаура считала дни, когда им удастся уехать на юбилей матери и оставить там ребёнка. Но она не знала, какого врага приобрела в лице Кирша. Когда формировался очередной эшелон на фронт за ранеными, Кирш приказал Лауре отправляться туда.
– И выродка своего не забудьте взять с собой, – с явным удовольствием говорил он.
Пауль не мог остаться в стороне, он изъявил желание отправиться с семьёй на фронт. Тем более что Дитер Мюллер тоже был в составе бригады врачей.
Так они отправились в санитарном эшелоне на фронт. Пока ехали туда, вагоны были пусты и военные врачи занимались, кто чем мог. Для них это был отдых от каждодневных стояний у операционного стола. Пауль не отходил от любимой жены, а Августом занимался Дитер. Он учил его делать из бумаги разные фигурки, показывал фокусы и рассказывал про Ундину и Лореляй. За окном мелькали разрушенные города и сёла и живописные пейзажи. Август с интересом всматривался в окно. Ему нравилось наблюдать за жизнью чужой страны. А Лаура изучала график движения эшелона, чтобы успеть вернуться в Джанкой и потом поехать к матери.
– Вообще-то, мы успеваем к ней на юбилей. Если не попадём под обстрел или бомбёжку, если не будет никаких непредвиденных ситуаций, мы приедем назад вовремя. И сразу поедем в Германию, – говорила она.
– Как бы Кирш не испортил нам всего. Вдруг он откажет нам в отпуске? – предположил Пауль.
– Ради того, чтоб я отвезла Августа, он нас отпустит, – сказала Лаура, до конца не веря в правоту своих слов.
– А ради того, чтоб досадить тебе, он может отменить наш отпуск, – ответил Пауль. У него было больше уверенности в своих словах, чем у Лауры. Впрочем, всё равно они надеялись на лучшее: ведь их сентябрьский отпуск был заранее утверждён начальством.
Прибыв к линии фронта, они стали принимать раненых. В вагоны заносили искалеченных людей. Вскоре все вагоны заполнились стонущими, в окровавленных бинтах солдатами и офицерами. Каждому из них требовалась помощь. Кому-то операция, кому-то ампутация… Кто-то кричал, кто-то стонал, кто-то мужественно переносил боль. Для врачей был непочатый край работы. Август остался предоставленным самому себе. В купе проводника он скромно сидел у окна и смотрел на проносившиеся мимо него леса и поля. И вдруг вокруг поезда стало всё взрываться, огромные массы земли взлетали в воздух, с верхних полок падали раненые. От взрывной волны вылетело оконное стекло и, полоснув Августа по лбу, разбилось вдребезги и разлетелось по полу. Мальчик ойкнул, приложил ладошку ко лбу, а потом посмотрел на неё – она была в крови. Кровь стала заливать его костюмчик. Август испугался не на шутку, даже заплакал, но потом вспомнил, что рядом с ним люди с ещё более страшными ранами и замолчал.
Эшелон всё также нёсся дальше, не останавливаясь. В вагон пришёл Дитер Мюллер, он стал помогать поднимать на вторую полку упавших раненых, попутно выясняя, кому нужна помощь, кто пострадал от взрывов. Заглянув в купе, доктор Мюллер обомлел: маленький Август, весь в крови, смотрел на него испуганными глазами. Он не плакал. Вокруг лежали осколки битого стекла, а в разбитое окно врывался ветер.