И ехали они теперь, думая о своём золотом мальчике. Ещё недавно он был с ними рядом… Они затемно отбыли из родного села, чтоб никого не встретить, ни с кем не разговаривать, не отвечать ни на чьи любопытные расспросы. Вот так, не поднимая головы, и возвращались они в опустевший теперь родной дом. С отчаянием они представляли, как они вернутся домой, как пройдут по пустым комнатам, как гулкое эхо будет звучать там, где ещё недавно звенел голосок их Петеньки…
Неожиданно Пантелей Прокофьевич поднял голову и охнул. Перед глазами встала жуткая картина: сошедший с рельс состав и огромное количество трупов.
– Кать, глянь, – вывел он жену из задумчивости, – похоже, тут случилась железнодорожная катастрофа.
Они остановили лошадку и пошли к месту происшествия. Не было сомнений в том, что это был санитарный эшелон.
– Немчура, – сказал Пантелей Прокофьевич.
Да, это были немцы. На огромной площади лежали деформированные, искорёженные вагоны, окровавленные, перебинтованные люди. Никто не подавал признаков жизни. Похоже, немцы ещё не знали об аварии, никого из них не было на месте происшествия. Пантелей Прокофьевич и Катерина Савельевна были здесь первыми. Они обходили ряды погибших, высматривая среди них живых. У них не было ненависти к оккупантам и злорадства, что, мол, получили по заслугам. Похоронив единственного сына, они пережили такую боль, которая не уходила и вряд ли когда-нибудь уйдёт. И эта боль превратилась в сострадание, когда они увидели место страшной катастрофы. Вокруг лежали люди с жуткими увечьями, обгоревшие, в крови, в кровавых бинтах. Да, смерть у них была ужасная. Где-то внутри шевельнулось: «Мы же их сюда не звали…» и пропало. Они остановились над совсем молодой девушкой. Она, в отличие от других не была перебинтована, на ней была военная форма. Огонь и вздыбленные, взбесившиеся вагоны не повредили её тела. Казалось, она спит и вот-вот откроет глаза. Пантелей Прокофьевич убрал ей чёлку со лба и даже взял её за руку, чтоб проверить, жива ли она.
– Жаль её, – сказал он, опустив её безвольно упавшую руку, – молоденькая совсем…
Это была Лаура…
– Наверное, она у них была врачом, – предположила Катерина Савельевна. – Не похоже, чтоб она была ранена. Ладно, Пантелей, пойдём, мы тут уже ничем не поможем…
Ещё раз окинув взглядом бездыханные тела, они вернулись к своей телеге и продолжили путь. Каждый думал о том, сколько ещё родителей теперь получат известия о смерти своих детей. И родители этой девушки, юного военврача… Где-то в далёкой Германии матери и отцы получат страшные бумажки и зарыдают, заголосят, узнав, что потеряли своих дорогих и любимых…
Их кобылка мерно перебирала ногами, телега шла по дороге, иногда подпрыгивая на ухабах. Катерина Савельевна углубилась в свои мысли. Она даже не сразу заметила, что они остановились.
– Чего стоим, Пантюша? – встрепенулась она, очнувшись от своих мыслей.
Муж показал рукой в кусты.
– Кажись, мальчонка, – сказал он.
Приглядевшись, она тоже увидела маленького мальчика, свернувшегося клубочком в кустах. Похоже, он спал. Они подошли ближе. Голова его была перебинтована, сквозь слой бинтов проступала кровь. Переглянувшись, они наклонились к нему. Пантелей Прокофьевич тронул его за плечо. Мальчик проснулся, открыл глаза и, увидев над собой незнакомых людей, в ужасе отпрянул. Супруги тоже застыли от неожиданности: этот найдёныш был точной копией их умершего сына Петеньки. Поразительное внешнее сходство!
– Was ist los? Was ist los? – повторял тот, ожидая, очевидно, чего-то плохого.
– Да он немчонок! – воскликнул Пантелей Прокофьевич.
Когда он протянул к нему руку, мальчик стал пятиться, отталкиваясь пятками.
– Nein! Nein! Nein!