— Не закричишь. Послушай, мне нужна помощь.
— А мне ничего не нужно, так что иди отсюда со своим…
Дверь опять было потянули, но Коля поставил ногу. Вряд ли он хотел подражать дешёвым фильмам, скорее, сделал так из-за этакого инстинкта поп-культуры.
— Ты нас впустишь! Хотя бы по старой дружбе! — Коля повысил голос и напугал Влада, который давно тянул отца за штанину, как бы намекая, что лучше уйти. Ребёнок вдруг понял, что никакой игры нет и невольно попятился к лестнице.
— Нет! — масса победила, Илья закрыл дверь и тут же повернул замок.
Шум-гам прекратился. Коля наконец отошёл от двери и осмотрел лестничную площадку. Он с полминуты смотрел туда, где должен был стоять Влад, и только потом, казалось, понял, что ребёнка там нет и он, должно быть, убежал вниз по лестнице. Животный страх охватил ноги, руки и голову Коли.
Он никогда не спускался так быстро.
Во дворе уже появилась пара-тройка человек. Видимо, им предстоял долгий путь на учёбу или работу. Они показались Коле толпой, которая заполнила дорогу, арки, площадку и в которой непременно прятался Влад. Он осмотрел всё, что было в небольшом квадратном дворе: покрашенные и расставленные по периметру покрышки, красную горку, жёлтые лавочки, косой забор и высокие берёзы, которые, как молодые руки, тянулись к небу. Причем все эти цветастые фигуры оказались в сознании моментально, перед глазами словно закрепили грязную палитру. Коля понял, что стоять нельзя и побежал в соседний двор. Там с ним произошло всё то же: спальный район со всеми его особенностями как-то сжался и поместился в Колину голову. Удивительно, что даже цвета покрышек, горки и лавочек никак не изменились.
С мокрым лицом, в расстегнутой белой рубашке, с крупными слезами на голубых глазах, Коля бегал по однотипному кварталу, не находя ни Влада, ни выхода. Он был высоким силачом, но в тот момент — момент поиска, — ему стало ясно, что всё ничтожно, что любой человек, каким бы сильным или слабым, умным или тупым ни был, мелок и незначителен; что среди одиноких — мало гениев, как и среди общительных, семейных; что далеко не каждый способен пойти против общества, а те, у кого получается «выйти из игры», скоро создают свою игру, своё общество, где взаправду меняется только форма, но не содержание.
Коля носился и выкрикивал имя сына, потому что ничего эффективнее он не нашёл — и не было такого, более действенного. Он звал Влада то завывая, то отрывисто, но каждый раз это было громко, звук будто разносился по футбольному полю; казалось, ребёнка звал не один Коля, а целый стадион. Каждый раз, как имя его сына возвращалось эхом, он, поживший мужчина, поджимал губу и смахивал детские слезы с тонкой, исхудавшей, мученической щеки. Странно, что на деле его мысли были о другом. Потерю сына Коля переживал сердцем, но не умом. Хаос — вот, что было в голове, в самих мыслях. Даже внутренний голос стал полубезумным: он то вопрошал о капитализме и обществе потребления, то рассуждал о квантовом бессмертии и планировал такое же квантовое самоубийство, то припоминал старые обиды — как изменяла Катя и, в конце концов, ушла, бросив его одного с ребёнком, как друзья потешались над несчастьем Коли, называли его рогатым и уходили, как профессора шептались о нём, как о потерянном, запутавшемся человеке, — то вновь припоминал культ успешности и громил современные предрассудки.
Из бреда, из тяжелого, мучительного потока Колю вытащила пожилая женщина, которая вылезла из окна и бранила молодого человека, что «ходит тут и будит ни свет ни заря, зенки всем открывает»; к ней скоро присоединился мужчина, в жёлтых семейных трусах и футболке Nirvana (его балкончик не был застеклен), он самодовольно курил и поддакивал бабушке, как подлиза-внучек или как молодой любовник. Спорить с ними Коля не стал, а лишь ушёл в соседний двор. Там, впрочем, он не закричал. Нет, совсем не потому, что старуха в глубоком маразме и наполовину разложившийся мужик сделали замечание (их мнение и так никого не волнует, а когда происходит что-то важное, их голос не слышен вовсе), но потому, что горло сдавило, руки онемели от тяжести сумок, а в ногах не осталось сил.
Замученный силач еле добрался до лавки и сел на неё, свесив руки. «Куда же он мог деться? К кому он решил убежать? Неужели к другу?», — спрашивал Коля и не мог ответить. «Чтобы идти к другу, он слишком скромен, значит… о нет!..» — он взялся за темные волосы с ужасной силой, чтобы потом вдруг отпустить их. Облегчение боли двигало предположения вперёд. «Либо он побежал к Кате, либо к моей матери. К первой Владик точно забыл дорогу, да и я никогда не говорил ему точного адреса, а вот ко второй он ходит чуть ли не каждые выходные. Да! Это будет в разы проще», — Коля выдохнул, встал, так что в глазах потемнело, и медленно пошёл к родному дому.