Оказалось, что идти осталось немного (в страшном состоянии, в полубреду Коля пробежал целый район), но и этот короткий путь был как-то странен. Улица была знакома Коле, до ужаса знакома, и с детства он в ней не любил одного: пешеход мог идти только по одной стороне дороги, другая была то месивом, то болотом, то лесом. На этой одной-единственной стороне, как назло, выросли березки, которые тянулись едва не до пятого этажа. Стан был тонок, а косы сияли свежим зелёным цветом, вот только очень плохо было прохожим. Дело в том, что листочки не прилегали друг к другу плотно и лучики света так и били в лицо или, вернее сказать, по лицу.
Шёл Коля, щурясь, но и это совсем не спасало. Мгновение — темнота, еще мгновение — слепота. «Аттракцион» этот напоминал пытки, которые в подполье проводили сверхдержавы; учёные будто полагали, что от подобных световых эффектом психика быстро устанет. Воспитанный в культурной, почти светской семье, Коля редко матерился, даже студенческие компании не испортили лексикон; но пока он шёл именно по этой самой улице, по одной-единственной стороне, когда он получал ехидные, короткие и яркие пощёчины от Солнца, ему вспоминались самые изощренный ругательства, которые только знал мир, и он без конца их употреблял.
Скоро Коля увидел родную девятиэтажку, но не почувствовалось что-то тёплое от ветхих балконов, пожарных лестниц, ведущих только до пятого этажа, пошарпанных серых стен, наоборот, в душе ожили неприязнь и недовольство. Недовольство, прежде всего, собой: «Каким я должен быть бездарным, чтобы за все эти молодые годы не добиться маломальского успеха…»
Не помнил отдохнувший силач, как попал в подъезд и дошёл до пятого этажа. Чувства появились, только когда он очутился у двери, за которой непременно окажутся матушка и — может, если повезёт, скорее всего, — напуганный Владик. Нечестным, кругом виноватым мальчишкой ощутил себя Коля. Ему было ужасно, до горечи стыдно за то, что он ранил человека. Пускай это произошло по неосторожности, когда он защищал себя и сына, но он в любом случае поспешил, подвергнув опасности и себя, и ребёнка. Коля боялся и не хотел тюрьмы не потому, что там ему было бы плохо («Может, мне там ещё понравится…»), но потому, что мать и сын останутся одни. Всё, всё Коля переживал и всегда сохранял достоинство, но в этот раз — поспешил. Он даже захотел избить себя, но вовремя остановился: «Так я стану ещё ниже…»
Вдруг замок повернулся, дверь медленно открывалась. Коля увидел просторный светлый коридор, который и теперь хранил в себе детство. Вмиг перед ним оказалась мама, уже такая старая... Коля даже удивился тому, сколько новых морщин появилось на её лице за тот год, что они не виделись. И все-таки в ней остались женственность, утонченность, вкус. Она была небольшого роста, но это нисколько не портило её стройной фигуры. Волосы, которые порядком поседели, но на которых остались следы прежнего каштанового цвета, были убраны назад, что делало её лицо ещё аккуратнее и правильнее. Лариса Фёдоровна взглянула Коле прямо в глаза. Не было в блеске её серых глаз ни капли презрение, только много, много вопросов и ничтожные граммы понимания.
— Владик только что уснул, не буди его… — сказала она нежно и закрыла дверь так, чтобы не издать лишнего шума.
— Мам, будить я не стану, но и с тобой мне не о чем говорить, — Коля хотел скрыть стыд и бунтующую совесть, которые поедали сначала желудок, потом сердце, а после и голову.
— Не беспокойся, малыш мне все рассказал, — Лариса Фёдоровна знала наперед, что станет говорить сын и чем будет защищаться от материнской заботы, — нам бы стоило обсудить план действий.
— Да какой план? Найти меня несложно, всё же в общаге произошло, — он разулся, поставил сумки и пошел вперед матери на кухню, где всегда проходили такого рода диалоги.
— Ты оборонялся, защищал себя, семью — это сработает в суде.
— У нас нет оправдательных приговоров, мне точно присудят что-нибудь, — Коля встал у окна и отвернулся от матери, чтобы скрыться от взгляда, в котором он ждал укора.
— Это хоть что-то, — Лариса Фёдоровна присела и стала разглядывать сына. — Ты у меня красавец, — добавила она невзначай.
— Ничего, скоро подправят мне личико, — он хотел быть дерзким и оставался в самолюбивой, высокомерной позе.
— Глупости, — она, женщина опытная, знала, как сломить всякого упертого барана, а потому тоже подошла к окну и облокотилась на подоконник.
— Что, думаешь, ругать тебя буду? Поздно уж, воспитывать раньше надо было.
— Мне не стыдно, мой поступок честен, — Коля врал, и лицо его кривилось от такой дешёвой, видной всем лжи.