Коля заглянул в дверную щель, как смотрят дети в запакованный новогодний подарок. Он осмотрел коридор, который был по-прежнему ярок. «Кажись, никого», — Коля повторил раз пять, пока окончательно не уверился. Он шёл на цыпочках до комнаты, свернувшись дворовой кошкой. Дверной косяк и порожек, как показалось Коле, поменяли цвет: «Неужели кровь?» Некогда было ответить на это, ведь появился новый вопрос. «Почему не повесили жёлтую ленту? Или так делают только в Америке?», — кажется, вновь сыграл инстинкт поп-культуры, или просто Коля был до того тревожен, напуган и потерян, что не мог сообразить азов, как бывает со студентами.
Отсутствие жёлтой ленты Коля оправдал невнимательностью офицеров и вовсе забыл об этом, как только увидел свежую лужицу крови на полу. Она растеклась алым озерцом — нет, морем; узор линолеума причудливо изменился, так что напоминал экзотичные водоросли и некрупных рыб. Коля больше не смотрел в ту сторону. «Я защищался, я поступил правильно», — успокоил он рвоту, которая подступила ко рту.
Всё: грязное окно, молочная занавеска, чугун-батарея, скрипучие кровати и облезшие тумбочки, покосившийся шкаф, бледно-зелёная краска на стенах — казалось Коле мерзким, противным, мёртвым. Он ни за что сюда не вернется. «Ни. За. Что», — Коля сказал громко, как со сцены; а когда понял, что не следует шуметь, замялся и сжался в клубок — точно дворовая кошка.
Мелькнул перед глазами Влад — Коля вспомнил, за чем пришёл. Он осмотрел кровать — ни розового слона, ни зелёных пятен. Он сдернул одеяло и кинул его в сторону, к ногам, — ни намёка. Он перевернул подушку, и там его не ждало ничего, кроме блокнота и ручки. Коля понял, что нашёл что-то вроде дневника, и сунул бумагу со стержнем в карман, при этом обещаясь не взглянуть на личные записи. Он присел и рассмотрел целый мир грязи и пыли, который развился под кроватью — пусто.
— Что ж это такое? — ругался Коля, в очередной раз оглядывая всю комнату.
Остался только шкаф, к нему-то он и пошёл. Рядом высилась горка вещей, которую этим же утром сам Коля и создал невольно. Не задумываясь, он разбрасывал носки, трусы, подштанники, и что-то даже улетело в кровь. Среди порванных рубашек, маек и брюк, пестрых и нет, Коля высматривал розовую тушу и зелёные пятна на ней. Казалось, час уже прошёл, а заветной игрушки всё не появлялось. Отец даже подумал, что сын обманул его. Он почти поверил в это, пока не заметил бледно-серый хобот, торчащий из-под калош.
Взрослый мужчина так обрадовался детской игрушке, что пискнул, хрюкнул и вскочил на ноги. Наконец-то он, розовый слон с зелёными пятнами, нашёлся. Наконец-то он в тёплых руках, которые всегда готовы крепко обнять его. Всемирное счастье длилось и окрыляло молодое тело до одного короткого, очень короткого момента.
— Это подарок… — Коля замямлил, сжимая мягкого слоника, — …Кати…
Сокрушаться было некогда, ведь в коридоре послышались шаги, тоже тяжёлые и грубые, но точно никак не относящиеся к герою-любовнику. Ботинки — вот, что ступало по солнечному коридору и чуть не пробивало пол. Никак не спастись. Только если в окно прыгнуть, но и это ни к чему. Быстро всё поняв, Коля сунул слоника под рубашку, мигом достал блокнот и ручку и наскоро вывел на последней странице: «Прости и постарайся понять».
— Явился, — с ухмылкой произнес капитан. — Чего бежал-то?
Коля стоял смирно. Блокнот и ручка лежали в кармане, игрушка торчала из-под рубашки.
— Молчишь, — ему было под сорок, но, на удивление, долгая служба не сделала его жестоким и злостным; наоборот, в лысине, в чуть поседевших бровях, в широком носе и высоком лбу отзывались дружелюбие, странный, непонятный остальным оптимизм. — Посмотрите, ребята, как опешил, — кивнул он подошедшим сотрудникам.
Молчание, жуткое, неловкое и — смешное. Если бы не взаимные обязательства, Коля и полицейские громко и долго смеялись бы тому, как они нелепо выглядят.
— Это что ещё такое? — капитан потянулся к праздничной рубашке.
— Это слон, — тут же сознался Коля, как бы доверившись зрелому и опытному мужчине, и вытащил игрушку. — А ещё блокнот и ручка, держите, — он вывернул карман и передал всё в большие руки полицейского. — Моему сыну…
— Разберёмся, — улыбнулся капитан.
Конец