Выбрать главу

– Зоенька? Ананьев с просьбой…

Администратор маленькой двухэтажной гостиницы Зоенька удивилась, что паспорта у девочек безнадежно просрочены, и уже потянулась было к телефону то ли директора, то ли вообще милиции. Но, взглянув на несчастных, с осунувшимися лицами сестер, только покачала головой. И трубку положила.

В комнатке, куда провела их горничная, стояли две кровати, у каждой на тумбочке в вазочке – по свежему цветку. Ляля бухнулась на кровать и надолго перестала шевелиться. То ли плакала потихоньку, то ли сразу уснула. Неля посмотрела-посмотрела на сестру и ушла к окну.

Подоконник когда-то красили так обильно, что на нем всюду навечно застыли белые капли. К вечеру яснело, подмораживало… С запада, где за тысячи километров находился Лялин-Нелин дом (да полно, не исчез ли он бесследно, не улетел ли за облака, не растворился ли в воздухе за месяц горе мыканья сестер), стремительно летели длинные, растерзанные ветром в клочки чернильные, фиолетовые тучи. В столь фантастический цвет их окрасило предзакатное солнце.

Здесь, в Еланке, его почти скрыли сопки, а в их городе оно еще светило вовсю. Нелю в эту минуту поразили громадные размеры страны. И они осмелились преодолеть такое расстояние почти без копейки в кармане. А проехав, оглянулись и ужаснулись собственному безрассудству.

Нежный переливчатый звоночек заставил подпрыгнуть Нелю чуть не до потолка. Оказывается, за одной из вазочек прятался телефон. Администратор Зоенька интересовалась, готовы ли девочки принять гостя? Неля, кашлянув, хрипло сказала «да». А Ляля, слышавшая все, сделала круглые глаза; какой еще гость может пожаловать к ним в этой противной неприветливой Еланке?! Разве только родители на сверхзвуковом самолете прилетели.

«Ага, вот и они», – произнес знакомый голос за дверью. Вошел директор: подтянут, свеж, румян с вечерней прохлады. Длинный белый плащ дополняет мягкая, сдвинутая на затылок шляпа.

– Так, девчонки, быстренько: что стряслось?

Ляля струсила и пролепетала: а что, собственно, могло стрястись?.

– Решил узнать, как чувствуют себя гостьи. А мне говорят: они, мол, как заперлись в номере, так носа не кажут. И в буфет не спустились, и телевизор в красном уголке не посмотрели («…И паспорта просрочены», – добавила мысленно Ляля). Неля пробормотала, что просто телевизор смотреть не хочется. И есть не хочется.

– Удивительно! – сказал директор. – Со времени нашего расставания прошло, – он взглянул на часы, а заодно показал их сестрам, – восемь часов. И не захотелось ужинать? А напрасно – в буфете у нас готовят великолепно. Не хвастаюсь, но в своих больших городах вы никогда так не покушаете, как у нас.

Господи, как противно звучало мягкое «покушаете»…

Директор чувствовал себя в гостиничном номере так же по-хозяйски, как в собственном кабинете. Он прошелся по комнате, выглянул в окно, неодобрительно покачал головой, затем бдительно задернул штору. Было ли на свете место, где он не чувствовал себя хозяином?

– Так, девчонки, быстренько за мной. И не копаться – не люблю.

В буфете директор взял меню и, не считая нужным показывать его девчонкам (как не дает доктор опасно больному лист с целительным рецептом), заказал официантке ужин. При этом он озабоченно поглядывал на сестер, будто прикидывал, сколько и чего следует заказать для поддержания их душевных и физических сил.

И вот сестры обжигались дымящимися жирными блинчиками с мясом, дули на какао, отгоняя коричневые пенки, которые – хотите верьте, хотите нет – затянули стакан сверху на треть, и, перебивая друг друга, говорили, что нельзя им уезжать из Еланки, никак нельзя, понимаете? И не из-за того, что денег нету, то есть и из-за этого тоже, конечно, но это не главное. А главное то, что если они уедут, у них уже никогда ничего в жизни не получится, понимаете? Нельзя им отсюда уезжать, иначе так и будет судьба носить их по ветру, как листочки дубовые.

– Взять еще? – директор кивнул на блюдечки в масляных потеках.

Это мог быть вопрос, намеренно уводящий в сторону. Сестры переглянулись.

– Так, – сказал директор, вероятно, отметив про себя чересчур болезненную реакцию сестер на каждое его слово. – Паспорта есть, надеюсь? Молодцом. Говорите, десять классов закончили и аттестаты при себе? Совсем молодцом, лягушки-путешественницы… На любую работу, говорите?

Сестры, соглашаясь, яростно затрясли головами.

– Две-то единицы нам очень нужны, в садик – воспитательницу и няню. Старый садик забит под завязку, нового как такового пока нет, не утвержден сверху. Но мы вот создаем – на общественных началах. Молодые мамы жаждут работать наравне с мужьями. Малышей оставить не с кем. Вот и устраиваем такой нелегальный садик на дому. Знаете, как у пингвинов. И назовем – «Пингвин». Вот, даже название есть, а работать некому.

полную версию книги