Серия вторая. Опять его губы. Меня просто уносит, размазывает по нему. Внутри тепло, уютно, стараюсь без агрессии, беру ласково, но именно беру: «Моё! Имею право!» Стараюсь вести с ним диалог, диалог на языке языков:
— Отдайся, открой, не сопротивляйся мне…
— Вот так?
— Умница, мой малыш…
— Не слишком ли нагло ты себя ведёшь?
— Нет, душа моя, так нужно, так правильно.
— Так правильно? Извращенец! Где ты этому научился?
— Умел всегда, не было возможности продемонстрировать!
— М-м-м… моя нижняя губа! Куда ты её тянешь? Оторвёшь!
— Нет, сладкий мой, это уже моя нижняя губа, тебе она не принадлежит!
— Сладкий? Твой?
— Мой, мой… Хотя скорее солёный! Подавать к пиву…
— Ты — вампир, ты кусаешь меня?
— Я выпью тебя всего, я постараюсь сделать это нежно!
— Ты пытаешь меня, вернись в рот!
— Я здесь. Я пытаю тебя, но это пытка наслаждением, мой Ян!
— О-о-о, у тебя на нёбе бухает сердце!
— Надо продолжать, чтобы оно бухало и не останавливалось!
— Что ты творишь?
— Не убегай, мой сладкий язычок! Я догоню…
Мы целовались исступлённо, если бы не улица, то он бы не смог меня остановить, даже если бы попробовал. Мной овладела откровенная похоть, руками я сжимал его спину, шарил по ягодицам, запустил руку под куртку на голую кожу. Ян тоже вцепился мне в куртку на спине. Отрываюсь, смотрю на Яна, не узнавая. Запрокинутое лицо, опухшие красные приоткрытые губы, закрытые глаза, из которых текут слёзы. Мне показалось, что он без сознания. Но он оживает и хрипит мне в шею:
— Миш, я ведь не железный! У меня сейчас из ушей сперма повалит, что ты будешь делать тогда?
— Слижу! — так же хрипло вызвался я. Я подумал, что он выразился очень точно про сперму.
— Прекрати, дурак, не смешно!
Я отпустил его и опять обтёр его и своё лицо шарфом.
— Миш, можно я покурю? Мне надо.
Он курил, сидя на корточках, прислонившись к одной стене подворотни, а я так же сидел у противоположной стены. Отходили. И, что характерно, никаких мантр: «Я не гей! Я не гей!..» — не крутилось в моей счастливой башке.
Через три сигареты (!!!) я отобрал у него пачку. Мы, притихшие, пошли домой. Сначала в душе был Ян, вышел с полотенцем на бёдрах и полез в свою сумку за пижамой. Я тоже отправился в ванну, узрел Янкины постиранные труселя и принялся стирать свои. Ясно-понятно, что в душе я не только стирал. Завис надолго.
Когда я тихо пришёл в комнату, Янка, свернувшись калачиком, типа спал на «своей половине». Ну-ну, спит он! Я типа поверил! Мысленно положил меж нами рыцарский меч, установил блок-пост, кинул заодно мандат о депутатской неприкосновенности и лёг на свой край. «Интересно, а пасодобль сегодня будет?» — уже засыпая подумал я.
Без пасодобля… бля… я проснулся от Янкиного поцелуя! Он сидел в пижамных длинных штанах и протягивал мне кофе!
— С Новым годом!
— Яночка, ты ведь рискуешь обжечься сам и меня обжечь. Разве можно так экстремально будить? — промурлыкал я.
— Но я слышал, что кофе в постель — это так романтично.
— Есть и более романтичные способы!
— Научишь?
— Моё репетиторство будет дорого стоить!
— Фи, меркантильный!
Он встал и отправился в кухню, сообщая по пути:
— Ты всё проспал: твои уехали больше часа назад, Александр Михайлович на работе. Светлана Игоревна оставила завтрак и научила меня делать кофе на этой штуке! Я уже пять кружек выпил, время, между прочим — двенадцать! Здоров ты дрыхнуть!
Я попёрся за ним в кухню как был, в трусах, уселся за стол и тут же был изгнан умываться. Ла-а-адно! Свеженький, я потребовал корма. Я ел вчерашние салаты, запивая очередным кофе, а Яночка сидел на табуретке по-турецки, высоко задрав свои худые коленки, подперев щёку кулаком и весело наблюдая за мной. Я тоже игриво посматривал на его глаза, в них чертенята в лапту играли… То, что я сказал дальше, было подготовлено и отрепетировано ранее:
— Ян, сними напульсники!
Чертенята застыли и побежали в разные стороны от набежавшей тучки:
— Я… я не могу…
— Я всё уже видел.
— Но… мне без них неприятно.
— А мне неприятно с ними, я хочу чувствовать не засаленную кожу и шнурки, а тебя.
— Я не привык без них!
— Ты знаешь, я тоже как-то не привык с парнями целоваться, а вот попробовал — затянуло!
Яночка покраснел и улыбнулся. Потом опять стал серьёзным, что-то там обдумывал, и я прямо-таки слышал, как в его розовой голове какой-то механизм ворочается!
И он стал расстёгивать свои браслеты (йес!), но одной рукой получалось плохо. Я стал помогать, когда сняли все шесть (!), я взял в обе руки его запястья и стал тихонько массировать, а потом целовать, не замечая шрамов, мимо них.
— Это только с тобой, — прошептал в мою макушку Ян. — Потом я их надену. — Вот осёл упрямый!
— Сейчас зима, ты ходишь с длинным рукавом, и смысл в твоих веригах?
— Ну… — растерялся розовый ослик.
— Вот и я говорю, что ты твердолобый ублюдок! — ласково сказал я.
— Мне страшно без них.
— Дурак, есть более страшные вещи!
— Какие? — прошептал он.
— Например, то, что мы собираемся сейчас делать!
— И что же? — просипел Ян.
— У меня, правда, нет опыта, — медленно проговорил я. — Но кое-какую информацию Интернет мне предоставил… — Он высвобождает свои руки из моего захвата. — Ян, я буду аккуратен. — Он спускает ноги. — Я буду очень осторожен. — Он медленно встаёт. — Ян, я уже и руку, и член смозолил, желая тебя. — Он испуганно смотрит на мою руку. — Ты же тоже хочешь этого. — Он делает шаг назад. — Для меня это тоже впервые. — Ещё шаг назад. — Мне тоже немного страшно. — Ещё шаг, и он у стены. — Но ты ведь мне поможешь, я совсем не хочу, чтобы тебе было больно.
Пауза длится вечность. Где-то слышал такую притчу, что вечность — это время, в течение которого маленькая птичка, которая раз в миллион лет точит свой клювик о базальтовую высокую гору и стачивает камень в ноль. Так вот, птичка треть горы уже стёрла, и то, что он говорит мне дальше после этой трети, — просто пипец какой-то!
— Но для этого нужен презерватив…
Меня сорвало с табуретки к той кафельной стене, где мелкой дрожью тряслось это розовое чучело. Чучело было прижато к кафелю. Ба-бах! Что-то упало позади. Пофиг! Хватаю Янку за бока, покрываю его жадными поцелуями — везде. Спускаюсь по шее, по плечам, втягиваю твёрдый сосок, иду ниже-ниже к пупку… Руки Яна погружаются в мои волосы, потом по шее спускаются на спину, он разрешает мне! Он судорожно втягивает в себя живот, изгибается, стонет… Я, если честно, не помню, чтобы я стонал, скорее рычал… Стягиваю его пижаму, целую ниже, иногда кусаю… Его небольшой член стоит как солдатик, обхожу, спускаюсь к бёдрам. Солдатик зарывается в моих волосах…
— Миша! Я не выдержу! — кричит что-то наверху. Или кто-то? Ян? Я прогоняю невменяемость и соскакиваю, беру со стола оливковое масло. Одной рукой стягиваю с себя трусы (трудно, зацепляются за член), запинываю их ногой куда-то в коридор. Резкими движениями лью на ладонь масло, конечно, проливаю на пол, обильно мажу на ствол, аж стекает. Прыгаю к Янке и сразу хватаю за ягодицы, масляной рукой провожу меж ними. Тяну его на пол, мы почти падаем, верчу им по полу, благо масло помогает, и ещё жидкость какая-то розовая. Ян на спине, я сижу на коленях там, где надо, его ноги раскинуты на моих бёдрах. Целую, целую, целую, ещё, ещё, ещё… Чёрные глазищи открыты, но он ни черта не видит — это стопудово! Я отдышался (считаю: раз, два, три, четыре…), осенило, что если я буду такими темпами на него наседать, то порву любимую задницу. Включаю нежность. Беру его запястья, целую в шрамы. Вкус оливкового масла! Ян вдруг заинтересованно и осознанно посмотрел. Нагибаюсь и целую в шрамы на животе сверху вниз, а потом — о идиот! (это я про себя) — выдыхаю: