Смит грустно покачал головой:
— Нет, Кэтти! Нет, моя милая, любимая внучка, я не вижу, что он ложный. Мое сердце обливается кровью, но я должен сдержать обещание.
— Дедушка! Ведь ты только обещал, ты не давал клятвы… — промолвила взволнованная Кэтти, хватаясь как утопающий за соломинку.
Старик почти сурово посмотрел на нее.
— Подай Библию… — приказал он, указывая на толстую книгу, лежавшую на противоположном конце стола.
Когда Кэтти исполнила его требование, он не спеша открыл Евангелие от Матвея, перевернул несколько листков и, поднявшись с кресла, торжественно прочел:
— «А я говорю вам: не клянись вовсе! Ни небом, потому что оно — Престол Божий; ни землею, потому что она — подножие ног Его: ни Иерусалимом, потому что он — город великого Царя. Ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным. Но да будет слово ваше: да, да, нет, нет»…
Старик закрыл Библию, положил на стол и промолвил:
— Вот мой ответ. — Потом холодно добавил: — Уже поздно… Иди спать, Кэтти!
Внучка безмолвно поцеловала его и направилась к двери. Выходя из комнаты, она прошептала:
— Пусть же и мое «да» будет «да»!
IV. Прерванная беседа
В большой комнате одного из лучших лондонских домов, отведенном для русского посольства, медленно прохаживался, мягко ступая по ковру, устилавшему пол, Павел Степанович Белый-Туренин.
Князь Алексей Фомич сидел тут же в кресле с резною спинкою, задумчиво опустив голову. Оба молчали.
Павел, прохаживаясь, с легкой усмешкой поглядывал по временам на своего приятеля, приостанавливался, будто собираясь что-то спросить, но отдумывал и продолжал прохаживаться. Князь Щербинин не замечал улыбки Павла; вряд ли он даже помнил о его присутствии, его голова была полна дум, и, по обыкновению, поэтический ум молодого князя перерабатывал эти думы в образы. Воображение рисовало ему далекие поля родной Руси; он видел знакомую, полузанесенную снегом усадебку. Вон по гулким от мороза ступеням крыльца сбегает закутанная в шубку боярышня. Тянет ее к памятным местам: идет она в сад, где теперь обнаженные деревья низко клонят ветви от тяжести насевшего на них инея. Дуб-великан гордо возвышает свою побелелую от морозного налета макушку и, насквозь пронизанный косыми лучами зимнего солнца, кажется старцем седым, величавым среди внучат-малолеток. Здесь, в то время, когда шумели на дубе узорные листья, часто встречалась она с милым. Как теперь здесь пусто и печально! Тих сад — словно заснули деревья в эту студеную пору, чтобы не чувствовать злых вьюг и метелей и проснуться тогда, когда вновь теплый, ласковый ветерок качнет их вершины, а солнце вызовет на свет божий зеленую пушистую почку… Отчего и ты, сердце девичье, не замрешь так до поры счастливой, а бьешься тоскливо в груди и слезы на очи вызываешь? Видит князь Алексей, как выпала крупная слеза из глаза боярышни и покатилась по щеке, слегка разрумяненной от мороза. И чувствует он, что и его сердце сжимается тоскливо и к глазам слезы подступают…
Тяжело вздохнул он всею грудью…
— Полно тебе! Чего ты хмуришься все, что день осенний! — не выдержал наконец и промолвил, услышав этот вздох, Павел Степанович.
— Да ведь и веселиться не с чего! — ответил, не поднимая головы, Алексей Фомич.
— Веселиться — не веселиться, а уж одно то занятно, что страна диковинная!
— Мне бы на Русь поскорей.
— Гмм!.. — пожав плечами, пробурчал Белый-Туренин. — На Руси-то еще насидимся. Да и что там? По мне, так здесь много лучше.
— Вот тебе на!
— А, ей-ей, здесь лучше! Перво-наперво, свободней — что хочешь, то и делай, никто тебе слова не скажет, вестимо, если не богопротивное что, а потом… Да вот, видал ли ты в Москве что-нибудь похожее на то, как королева Лизавета в Лунд въезжала?
— Что говорить? Хорошо! На трубах, это, гудят так, что дух замирает, огни блещут среди тьмы ночной, и князи да лорды эти самые едут на конях чинно. Латы звенят да серебром либо золотом отливают, шеломы блестят, перья на них развеваются…[12] Красиво и за сердце хватает, а все ж…
— Вот видишь! — не дал ему докончить Павел. — А ты все нос вешаешь! Тут что ни шаг — то диковинка. Глазей только! А в Москве что? Тоска смертельная! Да и народ хороший. Одно скверно…
— Что?
— Да что басурмане они. Вон намедни в соборе ихнем бискуп служил… И благолепно, и все такое, а не то, что у нас… Еретики — известно! С православными где ж равняться! А так народ ладный.
12
Русские послы присутствовали на торжественном ночном въезде королевы Елизаветы в Лондон.