Многие из молодых тутси хвалились передо мной, что они служили в армии РПФ и рассказывали, как они выиграли войну. Они мне рассказывали о войне в Конго и о том, как ее вели FAR (Вооруженные силы Руанды). Один случай в их рассказах шокировал меня: они рассказывали с гордостью, как убивали мирных хуту в Руанде и в Конго. У меня было много друзей и подруг среди хуту, меня это шокировало, но я молчал. Я едва мог в это поверить. Всё это подтвердилось, когда я услышал свидетельства с другой стороны от моих друзей и подруг хуту. Бывшие военные APR (Патриотической армии Руанды – родственной армии Руандийского патриотического фронта – РПФ) пытались быть обходительными со мной. Иногда даже слишком. Возможно, они считали, что я нахожусь в непосредственном контакте с президентом Кагаме и что я могу замолвить за них словечко. Но в то время у меня не было никакого персонального контакта, и я не знал никого из его ближайшего окружения.
То волшебное слово, которое дало ход моему запросу на стипендию в Министерстве образования, было произнесено в конце службы, которую я проводил вместе с Хором Кигали в присутствии Его Превосходительства. Увидев юного органиста, который аккомпанировал при исполнении 14 минутного полифонического песнопения повествующего о подвигах Руанды после геноцида, президент Кагаме спросил у премьер-министра Бернара Макуза, не я ли тот юный композитор, о котором всюду говорят? Макуза подтвердил эту догадку и сказал президенту, что произведение, исполненное Хором Кигали сегодня – «Imbimburirakubarusha» – тоже моя композиция. Затем он проинформировал президента о моём запросе, который пылился в недрах Министерства образования уже два года. Тут же, за ужином в резиденции Уругвиро в июле 2003 года, президент произнёс короткую фразу, которая звучала так:
«Вы можете отпустить его».
Это произошло, когда я поехал провести две недели в молитвах в Христианском центре в Ремера. Во время этого молитвенного уединения я просил Бога помочь мне уехать в Европу или Соединенные Штаты, чтобы учиться музыке. Один, в маленькой церкви, с копией моего прошения, которое я подал в Министерство, я пообещал Богу, что если это произойдёт, я воспою Его еще больше. Время от времени я клал листки перед скинией и обращался к Богу: «Да будет воля Твоя».
Не нужно недооценивать силу искренней молитвы перед Святыми Таинствами. Она может двигать горы. Два месяца спустя после моего представления президенту я был в Европе с государственной стипендией для обучения музыке, в поисках консерватории, которая мне подойдёт.
Руандийский феномен, влияющий на моих соотечественников, которые хотят классифицировать меня как хуту или тутси, обязывает меня выбрать лагерь и стать мало-помалу экстремистом. И это преследует меня даже здесь, в тюрьме. Но я всегда сопротивлялся этому. Я с этим никогда не соглашался – у меня были друзья хуту, у меня были друзья тутси, у меня были любовные отношения с девушками хуту и тутси. Политическая власть хуту убила моего отца, а власть тутси бросила меня в тюрьму после неудачной попытки убить меня. Я могу найти хорошее и плохое повсюду.
5. Христианская активность во имя Примирения
Во время моих занятий органом и композицией в Парижской консерватории, я регулярно посещал Брюссель во время уикендов, чтобы играть на руандийских мессах и проводить концерты церковной музыки на киньяруанда в этом огромном сообществе. Несколько раз я позволил себе исполнить «Ave verum» и «Laudate Dominum» В.-А. Моцарта, «Ave Maria» Ф. Шуберта и другие произведения европейской классической музыки. Перед моими концертами я играл на мессах, проводимых монсеньором Леонардом, сначала епископом Намура, а потом архиепископом Брюсселя. Когда я организовывал музыкально-религиозные события, я не хотел, чтобы мессы проводились руандийскими священниками. Руандийцы любого происхождения, хуту и тутси, различных настроений и мнений присутствовали на моих концертах, и я не хотел, чтобы одни были представлены более чем другие.
Итак, я приглашал монсеньора Леонарда, необыкновенного священника, с которым я много раз встречался, когда играл на органе во время месс в Семинарии Святого Павла в Лувен-ла-Нёв, сразу после моего прибытия. Между прочим, моя первая дискуссия с ним была о призвании священника. Я признался ему, что закончил семинарию, и что моё желание служить церкви никуда не исчезло, но быть музыкантом мне тоже нравится.
«Ну, так ты служишь церкви как музыкант», – сказал он не задумываясь. Проповеди монсеньора Леонарда в руандийском сообществе надолго останутся в моей памяти.
По окончании мессы некоторые священники-руандийцы, которые ассистировали монсеньору Леонарду, звонили мне с поздравлениями: «Кизито, ты хорошо пел, но не нужно было проводить мессу с этими людьми…» Если это были тутси, то они говорили о хуту, если они были хуту, то они говорили о тутси. Мой ответ был прост: «Я не могу помешать людям приходить на мои концерты, особенно в церковь…» Один священник – руандиец, избежавший геноцида и сейчас живущий в Люксембурге, отъявленный фанатик режима Кагаме, заявил мне, что он никогда не сможет прийти на мероприятия, организуемые мной, потому что на них присутствуют хуту. Несмотря на его экстремистскую позицию, у нас был общий друг в сообществе. Он был хуту, и он был очень духовный человек и большой любитель музыки. Он никогда не пропускал мои мероприятия. В то же время в руандийском сообществе ходили слухи, что вышеупомянутый священник был замешан в актах мести, происходивших в его собственном приходе в Руанде: там было убито большое количество хуту. Если эта информация верна, то для меня он ничем не отличается от других священников и их коллег, участвовавших в геноциде.