Выбрать главу

«В мире живет много людей, которые не являются руандийцами, но в руандийце вы не найдёте ничего такого, что не было бы человеческим. Это говорит о том, что наши человеческие качества превосходят нашу национальную идентичность. Если я четко и ясно утверждаю, что я руандиец, и это заглушает голос, которым я провозглашаю свою человеческую сущность, моя речь не будет благосклонно воспринята конголезцами. Это может создать дистанцию и усилить тенденции, которые могут испортить наши братские отношения. Да, я руандиец, – это факт, и я горд этим, но я хотел бы, в первую очередь, чтобы не руандийцы знали и чувствовали, что то общее, что нас объединяет – человечность, гораздо больше и существенней, чем наша национальная идентичность. Я искренне думаю, что китаец, американец, француз, русский, сириец или житель Центральной Африки – все братья по человечности. Наши различные национальности и культуры есть лишь различные цвета, которые украшают наш прекрасный и большой дом – человечество» (с. 98). Могу полностью подписаться под текстом, какой бы культурный (социальный, политический) идентификатор ни стоял на месте «руандийца». В то же время нужно понимать, что для разобщенного общества (хуту/ тутси) уже и само понятие «руандиец», объединяющее их – это движение в правильном направлении на пути к конечной идентификации – Человек.

Некоторые из высказываний автора весьма афористичны: «…Если разделять умерших, то никогда не примиришься с живыми» (с. 104), «Величие политика измеряется его человечностью, а не его властью» (с. 153). В принципе, далеко не все афоризмы и крылатые слова на самом деле являются научными истинами, и не очень правильно рассматривать их как математические аксиомы. Но за этими словами Михиго очевидно стоят гуманистические убеждения, которые не всегда побеждают, но без которых мир был бы еще хуже.

«В хоре, состоявшем не только из осужденных за геноцид, но и из выживших в геноциде, не было ни хуту, ни тутси, во всяком случае, я убежден, что это действительно так; мы были людьми, претерпевавшими одну муку, которые больше не обвиняли друг друга, но делили между собой одну надежду» (с. 170). Хотелось бы, чтобы ситуация, описанная в данном фрагменте, распространялась не только на тюремный хор в Кигали, но и на всю Руанду, а, в принципе, и на многие другие страны и регионы. У всех есть за что просить прощения и простить: если у каких-то стран объективно не существует причин просить прощения, например, за годы работорговли и рабовладения, это не означает, что у них нет своих темных пятен в истории.

Закончить свой комментарий я бы также хотел словами Кизито Михого, и, как я уже писал выше, все, сказанное им, может относиться не только к Руанде, но и ко всем странам, где существуют проблемы, а поскольку проблемы (хоть и разной степени остроты) есть везде, то просто ко всем странам:

«Я надеюсь всем сердцем, что однажды Руанда станет правовым государством, и журналистские расследования будут проводиться без противодействия, без угроз, без цензуры и без преследований. Где неправительственные организации будут работать без желания понравиться властям. Где активисты по защите прав человека и других прав будут работать без страха быть преследуемыми, без угроз, запугивания и объявления их врагами страны. Где свобода выражения гарантирована, где певец может критиковать правительство и может выражать свое мнение без страха быть похищенным, убитым или заключенным в тюрьму. Страна, где демонстрации против правительства – это фундаментальное право. Я надеюсь, что Руанда станет тем местом, где каждый гражданин будет знать, что человеческая жизнь – это самое священное на свете» (с. 212–213).

А. Ю. Желтов,
Зав. кафедрой африканистики СПбГУ,
доктор филологических наук
Об этой книге

Эта книга – подвиг. Не только ее автора, Кизито Михиго, писавшего ее в тюрьме и передававшего по кускам на волю самыми невероятными путями, но и Рене Мугензи, сподвигшего автора на создание этой книги и собравшего текст воедино.

Автор – руандийский интеллигент, музыкант и поэт, культурный деятель, широко известный в Руанде. Родившись в семье тутси, в возрасте 13 лет он стал свидетелем ужасов геноцида, и всю свою короткую жизнь – он погиб в неполные 40 лет – он посвятил борьбе с его последствиями.