С каждой новой строчкой чувства переливаются: осознание, что их союз существуют, когда вокруг столько разлук, лишь за счёт одной Любви, рождает благодарность; благодарность переходит в укрепление решимости измениться, при взгляде на всё нелицеприятие собственных ошибок и зла; покаяние переходит в надежду, надежду на то, что среди войны за добро, распростершейся уже почти на 6 миллиардов полигонов, истинная Сила поможет держаться, в желании изменятся и не отступать в стремлении стяжать Любовь.
«Ныне приступили мы, грешные и обремененные, к Тебе …, не смеем же взирать на небо, только молимся, говоря: “Дай нам, Господи, ум, да плачем о делах наших горько”«, – тут слезы брызнули из их глаз. Нет, они не пытались что-то накручивать, после более чем 30 лет совместных попыток жизни в Духе Любви, слёзы сами посыпались градом, они всей душой припали к рубежу двухсот летнего канона.
Постепенно слёзы высыхают, слова звучат решительней, а в глазах проявляется взгляд надежды, ныне, они вторят словам двенадцати векового канона мученика Феостирикта : « Множеством искушений томимые, к Тебе прибегаем, спасения ища. О Матерь Слова и Дева, от бед и несчастий нас спаси! … Исполни, Чистая, весельем сердца наши, Твою неомраченную давая радость, родившая веселья Виновника».
Озарившись благодарностью, надеждой и мужеством на строках канона ангелу хранителю, они совсем забыли о времени, есть только они и огромный мир, огромная семья пред ними, проходившая через то же, что и они, стремящаяся к Тому же, к Кому и они. Кажется, слова настолько ожили, что вот-вот они увидят перед собой собор людей, говорящих этими же строками. Более того, именно сейчас они осознали, что в домах по всему острову как минимум полторы сотни людей точно так же переживают эти строки.
Так они сердцем и умом продолжили Богообщение иными строками: покаяние сменяется мужеством и искренним дерзновением : «Господь пасёт меня и ни в чём не даст мне нуждаться на месте, где зелень обильна, – там Он меня поселил, у воды спокойной воспитал меня, душу мою обратил, направил меня на пути правды ради имени Своего. Ведь если я и пойду посреди тени смертной, не устрашусь зла, ибо Ты – со мною: жезл Твой и посох Твой – они меня ободрили. Приготовил Ты пред лицом моим трапезу напротив теснящих меня, умастил елеем голову мою, и чаша Твоя опьяняет меня, как крепчайшая. И милость Твоя будет следовать за мною во все дни жизни моей, и обитать мне в доме Господнем на долгие дни!» И они с жаждой пропускают новые строки: ирмосы рождают мужество и какое-то ликование, словами тропарей они умоляют о милости, дабы приступить к самому великому чуду, продолжающемуся из века в век, в своём уме, осознанно и со смирением. И, наконец, последующие строки отвечают их горячему сокровенному желанию.
«Да будет так». На часах пять утра. В горле пересохло. И по ним видно, почему принята традиция, не пить и не есть перед каждым совершением этого великого события. Им просто не важно, что им немного не хватает воды. Есть и другие причины, но это самая сильная. Они все в поту, они мало спали, но сердце ещё бьётся очень часто. Они взволнованны и это придаёт им бодрости.
Дверной замок защёлкнулся и они идут, обнявшись, прогулочным шагом по улицам, ещё освещаемыми фонарями, напевая в полголоса песнопения полутра тысячелетней, тысячелетней, полу тысячелетней и совсем небольшой давности. Этим утром они свободны как никогда.
Город спит, природа замерла, и только в каменной церкви горит множество свечей, стоит толпа народа, всем существом предстоя в ожидании чуда, и церковнослужители снуют туда-сюда, приготовляя всё для службы. 5:45. Вокруг свежо. Свет не горит, и только свечи и тишина, все замерли, когда … А впрочем, вся глубина переживания союзом двух любящих сердец ранее описанного действия и совершающегося ныне всё равно не передаваема. Об этом можно что-то сказать. Но всё равно не получится понять. Это можно только пережить самому. Среди того, что можно высказать – это чувство единения всех пришедших, живое наблюдение как совершаются, реализуются события нового завета и по сей день. Это то, что каждая служба бесконечно глубока и неповторима. Особенно та. Дело в том, что почти все люди пришедшие в храм в это утро очень хорошо знали друг друга, жаждали одного и того же и несли единый крест. Неспешно совершающаяся, то затихающая, то громогласная, то приходящая в движение, то замирающая многочасовая служба, отшлифованная более чем пятнадцатью веками практики, дающая возможность лучше понять и почувствовать даже очень далёких святых, предков и просто знаменательных личностей, она гармонична преображала, если того хотел человек, весь настрой и ход мыслей. Каждый раз это превращалось, при должном желании, в филигранную работу над личностью, над разрешением вопросов и прочим. Такое событие – принять самого Бога! Они должны бы волноваться. Но вот как-то и всё. Служба так прекрасна и плавна, как будто сама тебя за руку ведет по духовной тропинке к Событию и легонько проводит через это Событие дальше, при этом позволяя преобразится сердцем и умом до любой глубины, к какой ты только готов.*
· * Следующее предупреждение и разъяснение являются следствием исключительно моего личного выбора и мнения.
· Всё написанное курсором пишу, вдохновившись традицией Вселенской Православной Церкви. Конечно, Западная Европа, без сомнения, регион с населением преимущественно католического толка. И в этом смысле, возможно, логичнее было описать эту часть в духе Католической традиции. Но, как, к счастью, православный, я просто не знаю, что делать с этой традицией. Великое множество людей, прибывающих в Католической Церкви, как это не больно признавать, не имеют и половины глубины православной традиции личной молитвы и церковной службы. В современной духовной практике католичества почти всё оказалось упразднено, и это не по сравнению с уставами и предписаниями поместных православных церквей, не по сравнению с теорией, а по сравнению с современной практикой православных, которая сравнительно с тем, что должно быть, сама не на высоте. О первом факте мне остаётся только сожалеть, о втором молится, и стараться трудится не покладая рук. Это было только моё личное мнение, если вдруг кому кажется, что мой взгляд на современную католическую традицию не верен – был бы искренне рад здесь ошибиться.
Так, как-то даже не заметно, весь храм осияли лучи уже совсем вставшего солнца, а церковнослужители снова засуетились. Не посредственно сама служба закончилась. Несколько мгновений абсолютной тишины. Помолившись про себя, священник вышел к народу с крестом в руке: « Мы не видели своих близких. Кто-то давно, а кто-то недавно. Они пропавшие? Для властей да. А для нас? А вот это во многом зависит от нас. От того во что и как мы верим. Для христианина они не пропавшие. Для любящего сердца они никуда не исчезли. Они в наших сердцах. Не оставляйте друг друга. Не оставляйте и себя без единственного истинного Утешителя. Приносите Богу свои переживания, не оставайтесь с этими переживаниями в одиночку наедине. И пребывая вместе в любви друг ко другу, разделяя друг с другом общий крест, будем утешаться и отрезвляться от уныния словами апостола Павла : Братия, не скорбите как не имущие надежды, аминь». Де Косте как будто рухнул. Он повернулся и взволнованно искал одно лицо. Он прошёлся в один угол храма, потом в другой. Тут за руку его взяла жена : « Кто? За кого ты беспокоишься?»
«Я … Я – начал рассеянно де Косте – за , вот! – де Косте вгляделся в лицо молодого человека, и успокоился, хотя остался немного расстроенным – брата не давно пропавшей девушки».
«Да я помню. Это он? Хочешь, подойдём?», – пропуская людей к выходу из храма, поинтересовалась она.
«Давай», – де Косте боясь раньше времени попасться на глаза, попытался зайти с боку.
«Господин Мальейру», – де Косте с ужасом обнаружил, что не знает какие слова сказать дальше.